Вот в этой-то «Пещере» Мешалкин и встретился со своим агентом Вокалистом. Раньше Вокалист был ресторанным певцом, оттого, собственно, и получил свой псевдоним. В процессе своей ресторанной певческой карьеры он обзавелся всяческими связями, порой довольно-таки предосудительными, и вольно или невольно стал носителем полезной для уголовного розыска, и для Мешалкина в частности, информации. Мешалкин завербовал его еще в то время, когда он выступал на ресторанных подмостках.
Конечно, не по доброй воле будущий Вокалист согласился на тайное сотрудничество с Мешалкиным – добровольных, движимых чистым энтузиазмом помощников у сыщиков почти не бывает. А просто в один прекрасный момент Мешалкин подловил своего будущего агента на одном сомнительном дельце, которое было, что называется, «в обе стороны», то есть за него можно было на пару годков угодить в тюрьму, а можно было отделаться испугом средней степени тяжести. Но Мешалкин, как опытный оперативник, поставил вопрос таким образом, что перед будущим агентом Вокалистом встал выбор: садиться ему в тюрьму или оставаться на свободе, но не просто за спасибо, а в качестве агента. Само собой разумеется, что ресторанный певец выбрал второй вариант. Вот так он и стал Вокалистом.
И в общем и целом Мешалкин не пожалел, что завербовал певца. Случалось, что агент снабжал его весьма ценными сведениями. Бывало, конечно, и другое – агент всякими способами пытался, что называется, «соскочить с крючка», и тогда Мешалкину приходилось применять целый комплекс воспитательных мер, дабы не лишиться ценных глаз и ушей в лице своего агента. В данный момент Вокалист сидел на крючке надежно, и потому Мешалкин мог рассчитывать на то, что он получит и впрямь ценные сведения.
– Привет! – сказал Вокалист, с ехидным прищуром глядя на Мешалкина. – Поздравляю тебя, а заодно и себя с долгожданной встречей. Вот так и тянет обнять тебя и расцеловать, как отца родного. Как ты думаешь, с чего бы это?
– Должно быть, со вчерашнего перебору, – ухмыльнулся Мешалкин.
– А что, заметно? – хмыкнул Вокалист.
– Просто-таки на лбу написано! – сказал Мешалкин. – Аршинными буквами!
– В принципе, ты прав, – кротко согласился Вокалист. – Признаться, вчера я себе позволил… Да и как не позволить, на этот поганый мир глядя. Тут, понимаешь ли, даже рыба карась себе позволила, если бы что-нибудь соображала. А я все-таки не карась. А потому хлебну-ка я вот этого винца для равновесия моих душевных чувств. А потом и побеседуем…
Вокалист налил в бокал вина, сделал несколько глотков и поморщился.
– Дрянь винцо! – категорично заявил он. – Ширпотреб во всем своем сомнительном величии. Нехороший человек этот твой армянин, так можешь ему и передать. Мог бы налить в этот кувшин что-нибудь и поприличней. Ну да каков этот мир, таково в нем и вино. А потому осушу я этот бокал до самого дна. А куда деваться из подводной лодки?
Мешалкин терпеливо ждал, когда его агент выговорится и утолит жажду. Тогда-то можно будет и поговорить. И вот этот момент наступил. Говорил Вокалист всегда подробно, многословно, с разнообразными лирическими и философскими отступлениями, сопоставлениями и прочими нюансами. Мешалкин давно уже притерпелся к такой манере разговора своего агента и потому почти никогда его не перебивал, а просто молча слушал, отделял зерна от плевел и мотал на ус. А если и перебивал, то лишь короткими уточняющими вопросами.
– Дело было двумя днями ранее, – начал рассказывать Вокалист. – Зарулил я, значит, вечерком в одно заведение. Ну, ты должен его знать. Ночной клуб, который именуется «Башня». Собирается там всякого рода публика… Ну да для чего я тебе буду говорить такие банальности? Ты и без меня знаешь, кто там собирается. Я-то туда вхож просто-таки в беспрепятственном порядке, даже к моему фейсу никто не приглядывается. А для чего к нему приглядываться, коли меня в той «Башне» знают, как отца родного? Помнится, радовал я в былые времена тамошнюю публику своими вокальными способностями. Да… Так вот – заруливаю. Одни дарят мне улыбки, другие – жмут руку, третьи – приглашают за стол. Хорошо, присаживаюсь. «А не желаете ли, – вежливо спрашивают у меня, – приобщиться к неземному удовольствию?»
– Кто именно спрашивает? – уточнил Мешалкин.
– Одна веселая компания в количестве четырех человек, – ответил Вокалист. – Две особи мужского пола и две – женского. Обе особи женского пола выглядели очень вульгарно. Просто-таки не поймешь, где у них тыл, а где, обратно говоря, фасад. И ноги-то у них – да у меня руки толще, чем у них ноги! И при этом, прошу заметить, ни ту, ни другую особь я не знаю. Вот просто-таки в первый раз вижу.
– А особей мужского пола знаешь? – спросил Мешалкин.
– Их-то знаю, – сказал Вокалист. – Имена их мне неведомы, а вот физиономии и прозвища – известны. Одного, значит, кличут Ливерпуль, а другого непритязательно – Мопсиком. А все потому, что уж очень он похож на собачонку этой породы. Значит, один – Ливерпуль, а второй – Мопсик.
– Угу… – кивнул Мешалкин.