Сперва он не понял, на что именно смотрит. На какой-то очень короткий промежуток времени ему даже показалось, что вся комната ни что иное, как большая свалка запчастей. Бессистемно сваленный в дальнем углу комнаты промыш-ленный мусор, ощетинившаяся металлом, проводами и трубками гора, устремившаяся к потолку. Но это было не так. Более того, это было настолько далеко от правды, насколько только могло быть. Гена осознал это ровно в тот миг, когда его окончательно привыкшие к полумраку глаза рассмотрели среди хитросплетений механизмов человека. Под грудой металла, пластика и резины была погребена женщина. Живая, находящаяся в сознании женщина. От ее тела мало что осталось. Только общие черты, форма, лишен-ная содержания и заполненная… нет, переполненная рабо-тающими механизмами. Различные крутящиеся шестерни, шатающиеся им в такт поршни и рычажки, окутанные кана-тами проводов и трубок. Все это выглядело ужасно и в то же время завораживающе красиво. Почти ювелирной работы механика, слившаяся воедино с плотью. Но была в этой песне и фальшивая нота — ужасные раны, причиненные женщине при присоединении ее к машинам. Кожа разрезана от шеи и до самого паха, ее края растянуты в стороны и за-креплены, по всей видимости для удобства доступа к брю-шине. В самой же брюшине почти ничего не осталось от бывших там ранее внутренних органов. Все было набито ме-ханизмами, один из которых и издавал ритмичный звук, по-хожий на работу кузнечных мехов. Большой диск с мутной стеклянной вставкой по центру, через которую можно было разглядеть, как внутри, в такт работе мехов, лопасти разго-няли какую-то жидкость. Из этого диска через отверстие в боку женщины проходила толстая трубка, соединенная с другим, более массивным механизмом, прикрепленным к стене у кровати. Именно в нем и раздувались те самые меха.
Гена остолбенел. Он не знал, бежать ему или броситься помогать бедной женщине. Да и мог ли он ей хоть чем-то помочь? Судя по всему, ее жизнь окончилась уже давно, а странные механизмы лишь обеспечивали ее видимость. Но Гена быстро отказался от этой мысли, ведь глаза женщины, одно из немного, что осталось в ней от человека, смотрели на него и в этом взгляде читалась осознанность.
Решившись, Володаров сделал шаг к кровати, а после еще один и еще. Он подошел на расстояние вытянутой руки и остановился.
«А ты не подумал, что она и есть хирург? — голос скептика был тихим, но говорил убедительно. — Что, если это она вста-вила Валере в грудь трубки? Что, если она не накачивала его чем-то, а выкачивала из него? Забирала его жизненную силу?»
«Нет, глупости какие-то, — возразил Володаров. — Не по-хоже, чтобы она вообще могла двигаться. Да и выкачивать жизненную силу… звучит как-то по-дурацки».
«Ты хотел сказать по-каменски?»
Гена решил рискнуть. Он подошел еще ближе и притро-нулся к голой ступне, видневшейся между двумя мотками проводов. Пальцы на ступне дрогнули. Гена тоже. Он в стра-хе одернул руку, но быстро опомнился и посмотрев женщине в глаза тихо спросил: — Вы в порядке?
«Ты что, дурак? Разве сам не видишь, что она не в поряд-ке?» — для такой мысли скептик был не нужен.
— В смысле, как я могу вам помочь?
Женщина Гене не ответила, только неотрывно следила за каждым его движением. Но он заметил, что с тех пор, как зашел в комнату, работа мехов ускорилась. Не сильно, но ощутимо. Возможно, это и был тот ответ, которого он ждал? Осмысленность во взгляде была настоящей, за этими пол-ными печали глазами скрывался мыслящий человек, взвол-нованный появлением Володарова, может, не меньше его самого. Оставалось понять, было ли это волнение вызвано испугом потерять еще одну часть себя в пользу очередной бездушной железки, злостью, что пленник, полный свежень-ких жизненных сил свободно бродит по дому, или же радо-стью близящейся свободы от ужасного плена.
Гена прошел мимо извивавшихся по полу проводов, встал у изголовья кровати и склонился над женщиной. Все это время она лежала смирно, провожая незваного гостя лишь взглядом. Ожидая в любой момент подлой атаки, Гена осмотрел механизмы, активно выполнявшие неизвестные задачи внутри и вне тела женщины. Они не останавливались ни на секунду, жужжа, поскрипывая, булькая. И чем дольше он разглядывал их, тем больше утверждался во мнении, что своей постели женщина не покидала уже давно.
Вдруг дверь в комнату открылась и на пороге показался Пашка. Он выглядел взволнованным, если не рассержен-ным. В руках он держал две тарелки. На одной парила греч-невая каша с воткнутой в нее вилкой, на другой же — лежала порция квашеной капусты.