Камень духов

– Что-то не пойму я вас, Карл Иванович: ежели у гишпанцев начальники те же остались, отчего не попробовать решить вопрос с аманатами через них?

Шмидт стащил с головы картуз и почесал лысеющий затылок:

– Люди-то те же, да настроение у них иное… Опять стали среди соседей наших ходить разговоры, мол, мы незаконно на их земле находимся и за это ничего им, гишпанцам, не платим. Конечно, прогнать нас из Росса они не решаются, но при каждом удобном случае о своих утраченных через нас выгодах намекают. Вот и к краснокожим ожесточились, мнится мне, не случайно. Я вам скажу, Кирила Тимофеевич, мне дак жаль индианов, особливо тех, что у нас в Новом Альбионе изловили. Обращаются с ними гишпанцы, равно со скотом, а то и хуже… Замордуют ни за что ни про что!

– Да-а-с… – протянул Хлебников. – Кому же не жалко? И я не узувер какой-то… Токмо дело, о коем вы рассказали, весьма щекотливое…

– Вот и я говорю, – подхватил Шмидт, уловив в голосе начальника сострадательные нотки, – заковыристое дело… Тут вздохни да охни, все по одном сохни, а раздумаешься, так всех жаль!

Но Хлебников, вопреки ожиданиям Шмидта, сделал иной вывод:

– Мы с вами, Карл Иванович, люди, компанией уполномоченные. За все, что здесь происходит, отвечать обязаны. Посему жалости предаваться права не имеем, ибо может от нее вред куда больший случиться…

Шмидт только тяжело вздохнул и руками развел: мол, вы старший, вам виднее.

Остальную часть пути ехали молча. Благодушное настроение, с которым Хлебников уселся на телегу, давно улетучилось. На душе после отказа помочь индейцам скребли кошки. Поступить же иначе значило нарушить указания главного правления – не вступать в конфликт с чужеземцами ни под каким предлогом. Однажды Кирилл Тимофеевич уже дал себе слово – не проявлять инициативу, ибо она наказуема. И вот опять оказался в ситуации, когда совесть твердит: сделай так, – а разум приказывает: следуй правилам…

Шмидт, в свою очередь, думал, как ему объяснить Валениле, что у белых людей свои законы, и не всегда они могут быть справедливыми. Он не сердился на Хлебникова. Понимал, что тот прав: негоже из-за кучки краснокожих, пусть даже и дружественных русским, ссориться с гишпанцами… И был страшно удивлен, когда приезжий начальник, увидев замаячившие на косогоре бревенчатые укрепления Росс, вдруг снова заговорил об индейцах:

– Один мудрец, к слову, испанец, – издалека начал Кирилл Тимофеевич, – считал, что правило разумных – идти против правил, ежели иначе невозможно завершить начатое… И знаете, дражайший Карл Иванович, а ведь он прав. Равно как и вы сами. То, в чем бессильна официальная дипломатия, зачастую решают человеческие отношения…

– То есть, если я вас правильно понял, милостивый государь, вы поедете к падре Альтамиро?

– Поеду, мой друг, хотя признаюсь вам откровенно, вовсе не уверен, что визит сей будет успешным…

3

Почему так страшит человека смерть? Отчего она вызывает ужас в сердце всякого живущего, как бы мужественно он ни ожидал ее прихода, сколько бы ни готовился к нему, какой бы верой в бессмертие души ни утешал себя? Тайна, которой окутана смерть, повергает человека в страх, сопровождающий его всю сознательную жизнь.

Но не только смерть физическая подстерегает нас в этом мире. Гибель нравственная, моральная – эта своего рода смерть в глазах окружающих, утрата доброго имени – порой оказывается для человека не менее ужасной, чем костлявая с косой. Особенно когда он на самом деле не совершил ничего предосудительного…

В случае гибели нравственной людей пугают заведомо ожидаемые последствия. Законы человеческого общества не оставляют тем, кто оступился или подозревается в достойном осуждения проступке, альтернативы. История человечества веками вырабатывала алгоритм наказания: обвинение, суд, приговор. Справедливый или не справедливый. В любом случае преступивший законы общества, в котором он живет, или не преступавший их, но признанный таковым, испытывает всю силу человеческой мстительности и презрения. Мало кому удается пройти через подобное испытание, сохранив в своем сердце любовь к ближнему…

А как быть, если ты оклеветан подлецом и не можешь доказать свою правоту?

Недоверие и косые взгляды бывших сослуживцев. Ранящее в самое сердце сочувствие друзей, усомнившихся в тебе. И пуще всего ощущение бессилия, невозможности что-то изменить… Такое не всякая душа выдержит! Тут должно быть в человеке нечто, не позволяющее ему опустить руки или наложить их на себя и, более того, помогающее добиваться справедливости даже в самом безнадежном, казалось бы, положении.

Это нечто – внутренняя уверенность в торжестве над всем суетным Промысла Божия – и помогло Кириллу Хлебникову, когда он был взят под стражу якобы по навету своего ближайшего друга Абросима Плотникова, за несколько лет до того пропавшего в камчатских урманах вместе с обозом ценной рухляди и важными отчетными бумагами. В те черные дни Хлебников сам чуть было не уверовал в предательство друга. Спас его от этого греха случайно попавший в руки нательный крест Абросима, рассеявший сомнения в том, что Плотникова нет в живых…