Камень ацтеков

Франчо исчез, но англичанину не понравилось странное выражение его миндалевидных глаз.

— Зря ты так, — недовольно буркнул де Ланда. — Местные индейцы просты как дети и, так же как дети, обидчивы. Этот парень даже не индеец, он метис, а быть метисом намного хуже. У него солнце в крови от матери и гордость от отца-испанца.

— Мне что — заискивать перед каждым ублюдком смешанной крови, какой ни попадется по дороге?

— Просто имей немного терпения — всякому делу свой черед.

Усталый Ланда выпил чашку отвара и откинулся на спину.

— Уходи, Питер. Я хочу заснуть так, чтобы вещие сны не тревожили меня.

Баррет не понял двусмысленной фразы, но спорить не захотел. Он вышел под темнеющее небо. Тени от надгробий на маленьком кладбище стали еще длиннее, мутно-пурпурный диск солнца наполовину скрылся за горою Сан-Мартин. Англичанин обошел стайку черных собачек, прошагал пыльной безлюдной площадью и вошел под крышу пустого дома, отведенного для гостей.

Стены из адобы [15] выглядели одинаково и изнутри, и снаружи. В единственную комнату с глинобитным полом рассеянный свет вечера проникал через голый дверной проем. Два столба подпирали темную потолочную балку.

Баррет залез в гамак и сразу же уснул — как будто провалился в черную, бесконечную, без дна и стенок яму. Тени удлинились бесконечно, и темнота поглотила Санта-Фе.

В чернильной тьме брехали собаки.

Черная сука с острой мордочкой — самая старая собака в стае — вздыбила на загривке короткую шерсть. Силуэт человека (черное пятно в темно-лиловой ночи) внушал ей смутные мысли об угрозе. Верхняя губа животного вздернулась, крошащиеся от старости клыки обнажились, и тихое угрожающее рычание потревожило ночное спокойствие.

В ответ раздался приглушенный свист и знакомый голос. Ладонь человека коснулась покрытых шрамами ушей.

Сука успокоилась и отступила, пропуская одного из повелителей — тех самых двуногих существ со знакомым запахом, чьи руки много лет дарили ей обрезки мяса, побои и редкую ласку.

Ночной визитер убрал узкую ладонь с песьей шерсти, насквозь прошел площадь и незаметно исчез в пустом черном проеме полузаброшенного дома.

Тонкая пелена наползла на лунный диск. Что-то неустойчивое и влажное в самой атмосфере долины предвещало близкий дождь.

Сонный Баррет снова крутнулся в гамаке и, внезапно очнувшись, широко открыл воспаленные глаза — сон-кошмар отступил от англичанина.

Рыхлая тьма колыхалась перед ним.

Чья-то фигура маячила в углу — еще одна тень среди бесчисленных теней долины.

Баррет сжал в ладони рукоять ножа, не меняя позы и ничем не показывая, что проснулся. Шли минуты. Пришелец беспокойно зашевелился в углу, но так и не попытался напасть.

— Кто здесь?

Щелкнул кремень, вспыхнул светильник. Франчо, врач-метис из госпиталя, смотрел на пирата блестящими миндалевидными глазами. Баррет выругался, сплюнул и выпрыгнул из гамака на глинобитный пол.

— Ты, должно быть, рехнулся, индеец. Убирайся вон.

— Я пришел только поговорить с сеньором, — быстрым шепотом по-испански ответил лекарь.

Его произношение оказалось странным, но довольно разборчивым.

— …я пришел поговорить с сеньором пиратом. Вы ведь не сердитесь, что я называю вас так?

— На правду не обижаются, парень.

Метис подошел на шаг, его правильной формы смуглый палец поднялся, безошибочно указывая на плечо Баррета.

— Сеньор был ранен в руку…

— Черт возьми… Да, неплохо угадано. Выстрел из ружья задел плечо и немного повредил кость. Ты такой хороший врач, чтобы видеть зажившие раны, или, быть может, ты просто черт?

— Нет. Я не дьявол, сеньор. Просто мне очень хочется уйти из Санта-Фе.

— Нариньо плохо обращается с тобой? Бьет?

— О нет.

— Тогда в чем дело?

— Это трудно объяснить, добрый сеньор. Мне очень скучно — и все время кажется, что я способен на нечто большее, чем то, что я делаю здесь.

Питер помотал головой, стряхнул остатки сна и расхохотался прямо в смуглое лицо лекаря.

— А ты остер, подлец. Хочешь золота? Мечтаешь войти в долю?

— Нет, сеньор. Я только врач, мое призвание — лечить людей. Здесь, в Санта-Фе, люди не боятся смерти. Рай, который обещает отец Нариньо, до срока заменил им земную жизнь. Они не держатся за нее и легко умирают, несмотря на все мое искусство. Я много знаю, но святой отец запрещает мне знать больше. Он не хочет, чтобы я превосходил врачей-испанцев. Возьмите меня с собою, сеньор, вы не пожалеете. Я вылечу вас, если вы заболеете или получите рану…

— Чего ты хочешь взамен?

— Свободы. Я хочу, чтобы вы помогли мне бежать из Санта-Фе.

Баррет усмехнулся, глядя прямо во влажные глаза лекаря.

— Я не ворую рабов.

— Я не раб, а свободный человек. Отец Нариньо говорит, что у каждого человека есть бессмертная душа и неприкосновенная воля.

Баррет кивнул.

— Пожалуй, ты, парень, прав. Иди домой, собери свое барахло. Мы тронемся в путь этой ночью, прихвати с собой пару-тройку мулов — тебе ведь известно, где их можно отыскать. И жди меня на южной окраине…