Камелии высокого и низкого полета

— Серьезно, и знаете, к кому?

Мащокин насторожил уши.

— К кому же?

Умоляющий взгляд Сони как бы просил Адель о молчании.

— Студентик здесь один есть, — продолжала Адель, злобно посмеиваясь. — Мы, изволите ли видеть, питаем к нему нежную страсть…

— Неужели? — прохрипел Мащокин.

— Серьезно. Да ведь как влюблена-то в этого паршивого: все о нем только и думает, все о нем только…

Адель не докончила.

Вся преобразившись от внутреннего волнения, с пылающими щеками, со сверкающими, как молния, большими черными глазами, стояла перед ней Соня; она как будто выросла на целый аршин. Презрительным взглядом она обожгла и уничтожила Адель.

— Молчи, — громко крикнула она, — молчи же и не смей ни слова говорить о том, кто в тысячу раз лучше тебя, чище и благороднее. Это ты только видишь в людях одно тело и один карман и за то презираема в душе всеми, даже и теми, кто наружно льстит тебе и преклоняется перед тобой. Он не таков, как ты и все тебя окружающие: он добр и честен, и за это люблю его. Да, люблю и люблю, и ненавижу вас всех, потому что вы виновники моей развратной, моей подлой и ненавистной мне жизни. Но довольно, я узнала вас и не хочу больше иметь с вами никакого дела. Вот ваш подарок, — обратилась она к Мащокину, бросая к ногам его лежавший тут же на столе, купленный им фермуар, — подарите его другой, более способной оценить и его и ваше великодушие. Прощайте!

Все остолбенели. Никто не ожидал такой неожиданной развязки. Когда они опомнились, Сони уже не было.

Глава V ЛЮБОВЬ В ПОЛНОМ ЦВЕТЕ

Часов в девять вечера, проходя мимо дома, где жила Соня, Посвистов увидал в окне огонь. Он постучался и ему отворили.

— Дома барыня? — спросил он у горничной.

— Лежат в постели, нездоровы. Вас приказали просить.

Посвистов вошел.

Соня, полураздетая, лежала на кровати; от давешней вспышки у ней сделалось нервическое раздражение и разболелась голова. Увидя Посвистова, она бросилась к нему на шею.

— Коля, голубчик мой, милый мой, — твердила она. Речь ее прерывалась нервическим рыданием: видно было, что она была сильно потрясена.

— Что с тобой Соня, голубушка, что с тобой? — заботливо спрашивал он.

Соня без слов упала ему на руки. Посвистов бережно отнес ее на диван и положил на него. Вбежала горничная; вместе с Посвистовым они начали приводить ее в чувство: терли ей виски уксусом, давали нюхать спирт. Соня очнулась.

Она тихо подняла руки, схватила ими Посвистова за голову и нагнула его к себе. Губы их встретились. Она поцеловала его долгим, страстным поцелуем, поцеловала так, как целуют женщины своих избранников, когда вместе с поцелуем они как будто хотят передать счастливцу и самую душу.

У Посвистова закружилась голова: он стал на колени и страстно прильнул к Соне.

Они остались одни.

Бывал ли ты молод, читатель? Любил ли ты когда-нибудь, и если любил, то вспомни все те страдания и муки, которых не променяешь потом ни на какие радости, те страстные порывы восторга и счастья, которые наполняли твое сердце после счастливых, ни с чем не сравниваемых минут, которые ты проводил «с нею». Вспомни те минуты заботы и ревности, так легко прогоняемые одной улыбкой милой; вспомни все это, и неужели ты не сознаешься, что ты жил в эти минуты полною жизнью, пил из полного кубка счастья? Да, эти минуты не забываются. В седой и дряхлой старости ты вспомнишь о них и перенесешься к ним мыслью: и тогда ты, может быть, богатый и знатный, а прежде нищий, не имевший ни имени, ни звания, ты, богач, позавидуешь нищему; ты с радостью побросал бы все, отдал бы все богатства и почести, чтобы хоть только час пробыть на месте этого нищего, видеть с любовью устремленные на тебя, полные огня и неги очи, обнимать стройную гибкую талию, целовать розовые, страстно вздрагивающие уста…

Когда сердце чем-нибудь потрясено и взволновано, когда чувство сильно возбуждено и оскорблено, нам бесконечно делается дорог тот человек, который в эти минуты тоски и тревоги сумел подойти к нам со словом сочувствия и привета.

Мы смотрим на этот шаг как на принесенную для нас жертву и, разумеется, стараемся сами отблагодарить его.

Посвистов попал к Соне именно в минуты подобного настроения. К тому же, он нравился ей; она любила его, поэтому понятно, чем он был для нее в это время; она отдалась ему вся и душой и телом.

На другой день Соня переехала к Посвистову. Зажили они славно. Утром Посвистов большей частью учился: готовился к экзамену. В два часа он возвращался и Соня, поджидавшая его, бросалась к нему на шею. Вместе они обедали, пили чай, затем уезжали куда-нибудь за город, где, взявшись за руки, они гуляли, шалили и бегали, как гимназисты, отпущенные домой на вакацию. Соня пополнела и похорошела удивительно, Посвистов также сделался похож на молодого супруга, наслаждающегося медовым месяцем.