Камелии высокого и низкого полета

Это был малый высокого роста, плотно и коренасто сложенный. Лицо его, изрытое оспой и слегка усеянное веснушками, было в высшей степени некрасиво и невыразительно; даже с виду могло показаться глуповатым. Товарищи говорили про него, что у него в лице отсутствие всякого присутствия; остряки говорили наоборот, что у него присутствие всякого отсутствия. Шевелкин, слыша эти остроты, только усмехался и большей частью отмалчивался.

Тем не менее, Шевелкин был парень очень неглупый. Человек добрый и честный и надежный товарищ. Физическая сила его была удивительная: он сгибал и разгибал подковы, завязывал в узел железные кочерги, поднимал за задние ножки стул вместе с сидящим на нем человеком и вообще показывал такие фокусы, что уму непостижимо.

В скандалах Шевелкин был драгоценным товарищем. Он никогда сам его не начинал, никогда сам в него не вмешивался и большей частью сидел в стороне. Но зато, в то время, когда товарищей его уничтожали и теснили и противная сторона была уже уверена в победе, перед неприятелями вдруг появлялся Шевелкин.

В одно мгновение дело принимало другой оборот: энергическое усилие, два-три могучих удара — и враги, посрамленные и разбитые, удалялись с поля битвы.

Шевелкин был очень, очень беден: он перебивался кое-как уроками, составлением лекций, перепиской, сотрудничал в какой-то дешевой газетке; тем не менее, ни один нуждающийся товарищ не уходил от него без ничего, если только он обращался к Шевелкину с просьбой ссудить его деньгами: Шевелкин лез в петлю, а доставал денег и давал нуждающемуся.

— С чем же ты сам-то останешься? — спрашивали его иногда товарищи, смущенные такой непрактичностью.

— Это, брат, не твое дело, — обыкновенно отвечал Шевелкин. — Обойдусь как-нибудь. Как же не помочь своему брату, студенту?

Честь имени «студент» была драгоценна для Шевелкина; чтобы поддержать честь этого имени, Шевелкин готов был на все.

Раз с Шевелкиным случилось следующее происшествие.

Как-то зимой, с одним из своих товарищей, часов около 2-х вечера, заехали они поужинать в какой-то трактир.

Спустя четверть часа после прихода их, в залу вошел какой-то необыкновенно щеголеватый господин с длинной, толстой часовой цепью и поместился невдалеке от них, как раз напротив какого-то молоденького купчика, упивавшегося шампанским.

Заказав себе хороший ужин с бутылкой венгерского, франт самодовольно развалился на диване, обводя презрительным взглядом окружающих.

К франту подошел половой.

— Ваш извозчик, сударь, просит, чтобы вы его отпустили, — произнес половой, обращаясь к франту.

— А я и позабыл, — протянул франт. Он полез в боковой карман, вынул оттуда полновесный бумажник, достал оттуда рублевую бумажку и отдал половому.

Тот отправился, но через несколько времени опять возвратился.

— Извозчик говорит, сударь, что вы рядились с ним за два рубля. Еще рубль просит.

— Рубль? Какой ему рубль? — заорал франт. — Он меня так вез, каналья, что больше рубля давать ему не стоит. На, возьми, — сказал он, обращаясь к половому и подавая ему двугривенный, — отдай этому каналье и скажи, чтобы он убирался.

Через минуту половой опять возвратился.

— Извозчик не едет, сударь. Плачет у нас в передней, говорит, что лошадь измучили — целый день ездили.

— Убирайся к черту, — было коротким ответом франта.

Шевелкин, все время, с большим вниманием, следивший за этой сценой, вспыхнул и подошел к половому.

— На, возьми, — сказал он, подавая половому рублевую, — отдай извозчику. А вам это на чай, — обратился он к франту.

Тот позеленел от злости.

— Какое вы имеете право оскорблять меня? — крикнул он на Шевелкина.

Шевелкин уже совладал с собой.

— Я вас не оскорбляю, просто сказал, а так как вам не угодно было платить денег, то я заплатил за вас.

— Но кто дал вам подобное право?

— Это право всякого честного человека.

Шевелкин пошел к своему месту.

Мягкость Шевелкина показалась трусостью франту.

— Это черт знает что, — громко кричал франт, — оскорблять ни за что, ни про что совершенно незнакомого человека.

— Однако же, вы сами оскорбляете и не платите денег совершенно незнакомому вам извозчику, — заметил ему с своего места Шевелкин. Франт взбесился еще более.

— Всякий паршивый студентишка, всякий семинарист туда же лезет, — продолжал он. — Зазнались очень.

Шевелкин не дал ему докончить: когда перебранивались с ним — он терпел, но теперь затрагивали студентов, целую массу людей, близких Шевелкину; этого он стерпеть не мог.

Шевелкин схватил свою палку со свинцовым набалдашником, стоявшую тут же в углу, и подошел с ней к ругающемуся франту.

— Это тебе за студентов, — стиснув зубы, прошептал Шевелкин.

Палка свистнула в воздухе и опустилась на спину франта. Удар, к счастью, пришелся не набалдашником, а серединой; тем не менее, сила удара была такова, что франт перегнулся на стол, а свинцовая шишечка набалдашника, отскочив от палки, попала прямо в лоб сидевшему напротив купчику, который, как пораженный пулей, опрокинулся на спинку кресла. В одно мгновение у него выросла на лбу громаднейшая шишка. Шевелкин подстрелил двух птиц одним выстрелом.