Калиостро

Заговаривая о предстоящей поездке в Петербург, Калиостро входил в роль политического агента, обещая многое сделать в пользу Курляндии при дворе Екатерины II. С собою в Петербург он звал и девицу Шарлотту, а отец и семейство, как истинные курляндские патриоты, также старались склонить ее к поездке в Россию. Интерес Калиостро объяснялся просто — ему было небезвыгодно объявиться в Петербурге в сопровождении представительницы одной из лучших курляндских фамилий, и притом поехавшей с ним по желанию родителей, пользовавшихся в Курляндии большим почетом. Со своей стороны, девица фон дер Рекке (как она утверждает в своих записках) соглашалась отправиться с Калиостро в Петербург только в том случае, если императрица Екатерина II станет защитницей «ложи союза» в своем государстве и «позволит себя посвятить магии» и если она прикажет Шарлотте фон дер Рекке приехать в свою столицу и быть там основательницей этой ложи.

При тогдашних довольно тесных связях между Митавой и Петербургом пребывание Калиостро в этом городе должно было подготовить общественное мнение в Северной Пальмире к его приезду. В Митаве Калиостро в семействе фон дер Рекке открылся, что он не испанец, не граф Калиостро, но что он служит Великому Копту под именем Фридриха Гвалдо, и заявил при этом, что должен скрывать свое настоящее звание, но что, может быть, он сложит в Петербурге не принадлежащее ему имя и явится во всем величии. При этом маг указывал, что право свое на графский титул он основывал не на породе, но что титул этот имеет таинственное значение. По мнению девицы фон дер Рекке, все это он делал для того, чтобы если в Петербурге обнаружилось бы его самозванство, то это не произвело бы в Митаве никакого впечатления, так как он заранее предупреждал, что скрывает настоящее свое звание и имя.

Расположение курляндцев к Калиостро было так велико, что, по некоторым сведениям, они желали бы видеть его своим герцогом, вместо Петра Бирона, которым были недовольны. Существует предположение, что Калиостро вел в Митаве какую-то политическую и небезуспешную интригу, развязка которой должна была наступить в Петербурге.

Разочарованная впоследствии в своем кумире, Шарлотта фон дер Рекке называет Калиостро обманщиком, «произведшим о себе великое мнение» в Петербурге, Варшаве, Страсбурге и Париже. По ее утверждениям, Калиостро изъяснялся на худом итальянском и ломаном французском языках, хвалился, что знает арабский. Однако находившийся в то время в Митаве профессор Упсальского университета Норберг, долго живший на Востоке, обнаружил полное незнание Калиостро арабского языка. Если же возникал вопрос, на который Калиостро не мог дать толкового ответа, то он или заговаривал своих собеседников непонятной тарабарщиной, или отделывался коротким уклончивым ответом. Иногда он приходил в бешенство, махал шпагой, произнося какие-то заклинания и угрозы, а Лоренца просила присутствующих не приближаться в это время к Калиостро, так как в противном случае им может угрожать страшная опасность от злых духов, окружавших в это время ее мужа.

Но вот что мы находим в записках барона Глейхена, вышедших в Париже в 1868 году: «О Калиостро говорили много дурного, я же хочу сказать о нем хорошее. Правда, что его тон, ухватки, манеры обнаруживали в нем шарлатана, преисполненного заносчивости, претензий и наглости, но надобно принять в соображение, что он был итальянец, врач, великий мастер масонской ложи и профессор тайных наук. Обыкновенно же разговор его был приятный и поучительный, поступки его отличались благотворительностью и благородством, лечение его никому не делало никакого вреда, но, напротив, бывали случаи удивительного исцеления. Платы с больных он не брал никогда».

Другой современный отзыв о Калиостро был напечатан в «Газетт де Санте». Там, между прочим, отмечалось, что Калиостро «говорил почти на всех европейских языках с удивительным, всеувлекающим красноречием».

И вновь мы видим перед собой как бы не одного Калиостро, а по крайней мере двух.

В Петербург!

Отправляясь из Митавы в Петербург, Калиостро как проповедник масонских филантропо — политических доктрин рассчитывал на благосклонный прием со стороны императрицы Екатерины II, успевшей составить о себе в образованной Европе мнение как о смелой мыслительнице и либеральной государыне. Как врач, эмпирик и алхимик, обладатель философского камня и жизненного эликсира, Калиостро мог рассчитывать на то, что в высшем петербургском свете у него найдется и пациентов, и поклонников не меньше, чем в Париже или в Лондоне. Наконец, как маг, кудесник и чародей, он, казалось, скорее всего, мог найти для себя поклонников и поклонниц в громадных, невежественных массах русского населения. Даже просто ограничиваясь масонской деятельностью, профессор тайных наук предполагал встретить в Петербурге много сочувствующих лиц.