КАЛИНОВ МОСТ

– Со мной борется. Он там борется со мной, а я у него дома болтаю с его женой. Смешно, правда?

Собеседник снова расхохотался, потом оборвал смех, и Лада почувствовала, как тьма смотрит на нее. Сперва со стороны тени, потом со всех сторон, а под конец и изнутри. Ощущение было жутким до истерики.

– Смешно, – серьезно повторил голос. – Чего не смеешься?

– Ха-ха-ха, – брезгливо ответила Лада.

– Гордая, – протянул голос. – А когда под каждого встречного-поперечного ложилась, где твоя гордость была?

Голос захихикал мерзенько, словно провоцируя.

– Это была не я, – Лада почувствовала, как сердце рвется стыдом и болью.

– Нет, это была ты. Вот убрали у тебя память, сунули твою душонку в новое тело, пихнули тело в новый мир и что? Душонка то гнилая оказалась. Выходит что? Вся твоя гордость, все что в тебе хорошего есть оно не от тебя вовсе, а от Милонега твоего. А ты - тьма.

– Врешь, – зашипела Лада. – Врешь, сволочь. Я мертвой была, в свету была. Нет в моей душе тьмы.

– А ты себе не врешь? – расхохоталась тень. – В душе твоей тьмы, может, и не было. Только душа твоя теперь во тьме. Моя душа. Сама в залог оставила. А теперь конец залогу. Попробуй, скажи, что я соврал. Даже самой тьме совесть не позволит меня во вранье теперь обвинить. А завтра Милонег твой на мост придет. И погибнет, потому что дурак. Потому что счастью своему личному маленькому химеры предпочитает. А тогда я позову, и ты придешь. Придешь, потому что за тобой должок. А долги надо отдавать.

Лада не выдержала и схватила стакан, собираясь швырнуть в тень. Но в кухне уже никого не было.

На едва гнущихся ногах она вернулась в комнату. Сын посапывал умиротворенно, хоть его кошмары не мучают ни во сне, ни наяву. И то слава богу.

Он там, возникло в голове, на мосту, борется. Не сегодня-завтра смерть вас разлучит. Его смерть. И конец залогу. Позовут и она придет, потому что должна. Лада рухнула на постель, уткнулась лицом в подушку и горько заплакала. Пальцы стискивали набитую пером тряпку, слезы текли тихие, беззвучные. Только душа орала.

– Милонег, – прошептала она. – Милонег.

И слезы с новой силой брызнули из глаз.

Глава седьмая

Последний бой

Москва. 2022 год.

Спать не ложились, только Степе дали выспаться. На утро растолкали нещадно, как единственного, кто может крутить баранку, усадили за руль и поехали. Ехали втроем: Кот за старшего, Милонег, как знавший дорогу, и Степа. Последний просто потому, что без него далеко не уехали бы.

Дорога по утру была пустая. Даже автоинспекция, что готова была побираться кажется круглосуточно, в пять утра спала. Степа вышел на трассу, вдавил педаль в пол и полетел. Скорость раскатил такую, что любой гаишник принял бы проносящийся мимо внедорожник за утреннюю галлюцинацию. С другой стороны, на пустой дороге скорость и не чувствовалась.

За пятьсот километров от столицы дорога стала хуже. Потом Милонег велел свернуть и поехали уже вовсе по бездорожью. Ехать пришлось порядочно прежде чем из-за пролеска вынырнул дом, стоящий в чистом поле безо всяких заборов и с хлипким замком на дверях.

Последний раз Милонег был здесь с пару месяцев назад. Приехали с Игорем порыбачить. Тогда было хорошо. Больше так никогда не будет. Он вылез из машины, прошел к крылечку, отпер дверь своим ключом. Бородатый настаивал, чтобы у Милонега были дубликаты от всех его нехитрых замков. Вошел в дом.

На улицу вышел через минуту, в руках держал две лопаты. Степа ринулся было за шанцевым инструментом, но Кот отстранил.

– Отдохни. Ты и без того за рулем с утра. А потом тебе еще назад ехать. Где копать, Милонег?

– На огороде, – отозвался тот.

На огороде тоже все было по-старому. Только гряды совсем почти сровнялись, да чучела-мишени покосились и облиняли от дождей. Да старый гараж проржавел окончательно. Милонег прошел к краю поля, туда где у реки стояли пугала. Лопата ткнулась под трепещущую листьями березку.

– Здесь, – сказал он.

– Почему здесь? – не понял оборотень.

– Он как-то говорил, что хотел бы стать частью березы, напитать ее корни, подняться соком по стволу и трепетать листьями. Что бы каждую осень умирать и каждую весну возрождаться.

– Романтик, – фыркнул Кот и принялся ковырять лопатой грунт.

Милонег потер ладони и тоже принялся за работу. Земля была мягкой, копалась легко. Только корни порой мешали. Он старался не думать. Не потому, что мысли были тоскливыми, просто боялся, что за одну из мыслей зацепится незваный гость, понесет играючи поток мыслеформ, которые надо не просто обдумывать, а еще и противиться, отсеивая правду от всего остального. А сил заниматься просеиванием сейчас не было. Но голос не появлялся.

– Кот, – позвал Милонег.

– Чего? – оборотень копал так активно, что углубился со своей стороны значительно сильнее Милонега.

– Ведь он сейчас на мосту?

Оборотень отбросил лопату, вылез из ямы. Присел в сторонке, ожидая пока приятель доведет свой край могилы до того же уровня.

– Вернемся на мост, сам узнаешь, – отозвался Кот.