КАЛИНОВ МОСТ

И глаза ее черные непроницаемые смотрели не то внутрь себя, не то вовсе в какие-то неизвестные никому из живущих дали. И было в этой дали что-то такое, от чего чернота в глазах казалась блестела болью и страхом, кинутыми в омут безразличия.

Тьма знала, как вести. Ее никто не видел, никто не остановил, никто не окликнул. А если б и окликнул, не повернула бы и головы. Тьма решала куда идти и в какую сторону поворачиваться. А ей оставалось лишь шагать беззвучно. Шаг, еще шаг... Куда и к чему? Теперь уже все равно. Кончился Милонег. Все кончилось. Только долги остались перед самым жестоким в мире кредитором.

Барьер держала из последних сил. Все внимание уходило на заклинание. Если б сама не вышла на мост, кто знает, может быть давно уже рухнула застава. За волшбой не замечала много, из того, что происходило вокруг. Так не заметила и шагавшей по берегу девушки в розовом махровом халатике и пушистых тапочках, что здесь смотрелись смешно и дико.

Старуха увидела ее слишком поздно. Люда, что была когда-то Ладой, брела, словно завороженная. Как попала к мосту, было загадкой. Но шла не в ту сторону, шла во тьму. Будто позвали ее оттуда, потребовали незамедлительно отдать долги. И ничего не осталось в этой девочке, кроме тьмы, которой оставила душу свою в залог.

Что делать? Оборвать заклинание она не могла, оставлось только смотреть, не имея возможности пошевелить даже пальцем. Как в жутчайшем ночном кошмаре, когда происходит что-то страшное, непоправимое, беспощадное, а ты ничего не можешь сделать и просто застываешь не в силах пошевелиться. Только б Милонег ее не увидел. Натворит глупостей и все рухнет.

Но Милонег увидел. Видимо на него и рассчитано было. Он стоял против троих, устало отмахивался мечом. А она шла мимо него, созданная из тьмы во тьму. Та и не та, что любил. Она шла шаг за шагом совсем рядом, но на ту сторону. Сама. А он ничего не мог сделать. Бессилие, которое ощутил было сродни тому, что испытала старуха.

Внутри родилась боль, ярость и крик. Он завизжал, как побитая железным ломом собака, вскинул меч и из последних сил, которых казалось уже не осталось ни капли, ринулся вперед. Он рубил налево и направо, расшвыривая пришедших из мира мертвых, возвращая их туда, где им место. Рубил и выл, просто пытаясь догнать ее. А она уходила на ту сторону, не видя ничего вокруг. И не мог он догнать ее, как не старался. От того рубил еще сильнее и ревел, как израненный зверь. Понимал, что не сможет снова потерять ее, и видел, как теряет, и ничего не мог сделать.

Старуха окрикнула его по имени, но Милонег уже не слышал. Ни прежнего имени своего, ни нового, которым назвали двадцать лет назад. Не было у него сейчас имени, и ничего не было, кроме боли от невозможности удержать единственную женщину, которую любил во все времена и во всех мирах и которую снова терял.

Яга глядя в удаляющуюся спину яростно сплюнула. Близко метнулись тени, кто-то повалился замертво. Рядом плюхнулся Егор. Грудь Тимофеича была рассечена, но кровь уже не текла засохнув вместе с промокшей, пропитавшейся красным рубахой. Слиплась темной коркой. Лицо было уставшим. Таким не видели Егорушку кажется ни в зоопарке, ни даже в гробу. Вот поистине в гроб краше кладут.

– Что, старая, повоюем, – прохрипел он, пытаясь подняться.

– Погоди воевать, – закричала вдруг старуха. – Пой!

Егор посмотрел так, словно Яга тронулась. Та молча подняла трясущуюся от напряжения руку, указала в гущу боя, где безмолвно шла Лада, а следом за ней, рубя все и вся, ломился обезумивший Милонег.

– Видишь их?

Егор кивнул.

– Пой для них! Пой, ты можешь. Ты знаешь как. Останови их, не дай пропасть!

Егор поглядел на Милонегову спину и хрипло затянул давно забытую песню.

Над рекой калина спелая,
Налитая соком.
Обожгла ты руки белые
В молодой осоке.
В молодой осоке прячутся
И дожди и солнце.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся…

Милонег рубил. Он не слышал слов. Хотел окрикнуть ее. Лада! Да голоса хватило только на хриплый вой. Кончились слова. Была только любовь, боль и ярость. Ярость, боль и любовь. А она уходила, добавляя боли.

Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся.
А калина поразвесила
Золотые гроздья,
У кого-то в доме весело
За столами гости.
Гости пьют за парня русого,
За его невесту.
От чего играют грустную
Гармонисты песню.

– Пой, – давя подступившие слезы заорала старуха. – Пой, черт тебя! Пой!!!

Егор добавил силы в голос. Песня понеслась над мостом, над боем, становясь частью его.