Калинин

На встречу с этим идеологом, претендовавшим на роль «вождя», Калинин пригласил тех, о ком знал, что их привлекают идеи «экономистов». Встретились за городом на так называемом Горячем поле. Специально на случай появления шпиков выставили батарею бутылок, гармонь и гитару.

«Орешек» оказался крепким. С утра чуть не дотемна длилась дискуссия.

Не кооперация, а партия, социал-демократическая партия — вот путь к объединению рабочих! Эта мысль, всесторонне доказанная Калининым, дошла в тот день до сознания каждого, кто пришел на дискуссию.

Шел 1899 год. В мире свирепствовал экономический кризис, затронувший и Россию. Как и всегда в годы кризисов, капиталисты искали выхода в сокращении заработной платы, в усилении эксплуатации рабочих. А газеты предсказывали процветание в новом веке, сулили народу златые горы.

Калинин с товарищами готовил маевку. Это была первая маевка путиловцев. Более тысячи листовок разлетелось по заводу. В день Первомая в Шереметьевском лесу собрались сотни людей. С речью выступил Иван Кушников. Говорил горячо и убедительно. В самый разгар речи кто-то крикнул: «Полиция!»

Лес оказался окруженным полицейскими. Калинин предложил всем разойтись группками, сделать вид, что гуляют.

На этот раз обошлось без арестов и репрессий.

Разгон маевки дал Калинину повод выступить с новыми листовками, где он показывал бесправие рабочих, призывал бороться с хозяевами, выдвигал политические требования.

На очередном собрании кружка решили начать подготовку к общезаводской стачке. Изо всех цехов и мастерских поступали сообщения о росте недовольства притеснением администрации.

Поступали такие сообщения и с других предприятий, в частности с завода Речкина, что за Московской заставой. Калинин направил туда своего человека с листовками. Удалось поднять на стачку огромный механический цех. Напуганное размерами стачки начальство пошло на уступки рабочим.

Успех обрадовал путиловцев. С новой энергией приступили они к подготовке стачки на своем заводе.

В начале июля в вагонных мастерских опять сбавили зарплату. Обстановка накалилась до предела. Возмущение рабочих переливалось через край. А тут еще несчастный случай с одним из кружковцев. Он работал, как и Калинин, на токарном станке, стоявшем близ огромного, двенадцатипудового маховика. Маховик был негодным, требовавшим ремонта, и Гай-даш знал об этом, да все откладывал: тогда ведь цех пришлось бы на какой-то срок останавливать. Вылетевшим с маховика кляпом парня убило насмерть.

В этой обстановке кружковцы вели работу в мастерских, разбрасывали написанные Михаилом прокламации. Каждое слово в них стреляло в цель:

«Товарищи — рабочие Путиловского завода! Жадным нашим эксплуататорам мало той экономии, которую они нагоняют, где можно и где нельзя, экономии, благодаря которой еще недавно погиб один из нас, убитый на месте негодным, но тем не менее работавшим маховиком. Они начали экономию теперь и на заработной плате… Неужели мы, как бессловесное стадо, дадим драть с себя по две шкуры?..

Помните, что мы — сила, которую признает и которую боится правительство. Терять нам нечего, а завоевать мы можем весь мир».

Утром 3 июля листовки облетели почти весь завод, а уже к обеду Калинин почувствовал, что дело неладно. Опять те похожие друг на друга типы наводнили завод. Прохаживались мимо мастерских, беззаботно покуривали возле проходной. Опять суетливо бегал Гайдаш, свирепо косился на рабочих Чачин.

В перерыв Михаил незаметно шепнул Татаринову:

— Надо бы сжечь оставшиеся листовки-то… Татаринов согласно кивнул.

Вечером в дом, что в Огородном переулке, где жил Татаринов, постучали. Татаринов немного помешкал, подождав, пока Коньков не сожжет последние бумаги. Потом открыл. Вошедший пристав первым делом ковырнул в печке:

— Бумагу жгли? Татаринов лаконично ответил:

— Чай подогревали…

Обыск производили по всем правилам. Обратили внимание на портрет Маркса. Пристав поинтересовался, не родственник ли.

— Дед, — ответил Татаринов.

В это время и вошел Калинин вместе с Ивановым. Вошел и пожалел, что не заглянул прежде домой: глядишь, вещички удалось бы с собой захватить. Хоть и ожидал этого, а все ж неприятно заныло сердце. Какая она, тюрьма-то? Но на товарищей взглянул твердо, со своей обычной усмешкой: «Как, не трусите?» В глазах прочитал ответ: «Ничего, перетерпим!»

Первый свой путь под конвоем от дома в Огородном до полицейского участка Калинин проделал 3 июля 1899 года.

В этот же день были арестованы еще человек шестьдесят, в том числе почти все кружковцы Калинина. Случайно уцелел лишь Митревич, которого вскоре забрали на военную службу — в матросы Балтийского флота.

ПЕРВАЯ ТЮРЬМА И ССЫЛКА

Этот никак не похожий на тюрьму дом на Шпалерной Калинину был знаком только с улицы. Его называли Домом предварительного заключения. «Предварительного»… Будто в насмешку! Владимир Ульянов просидел тут более четырнадцати месяцев, прежде чем его сослали в Шушенское.