Калигула

— Тебе-то не придется этого делать. Кроме того, ты знаешь, что Калигула — в отличие от Цезаря — не смеет и шагу ступить из дворца, не окружив себя живой стеной охраны. Наш брат запретил приближаться к своей священной персоне, а больше всего ему льстит, когда перед ним падают ниц, как принято было во времена фараонов. Он не боится только Мнестра и Евтюха, от остальных же держится подальше, потому что боится кинжала, который охранники могли по недосмотру оставить у приглашенного на аудиенцию. Ты говоришь, что кто-нибудь должен с мечом явиться перед ним. Ты не знаешь, что все оружие отбирают перед тем, как впустить к нему? У всех! Даже у самых доверенных друзей и у военных, которые, как Гетулик, приходят с докладом. Агриппина, то, что ты говоришь, невыносимо!

Та улыбнулась и, казалось, совсем не обиделась.

— Смотрите-ка, моя спокойная сестричка сейчас, похоже, разгорячилась…

— Надо признать, что она права, — вмешался Гетулик.

Тут лицо Агриппины исказилось ненавистью.

— Если Калигула, как говорят в Риме, обнимает актеров, может быть, эта привилегия распространяется и на поэтов? Они ведь в чем-то похожи… Не мог бы справиться с этим заданием твой, скажем, Луций Сенека? Говорят, он тоже недолюбливает императора.

Ливилла ответила, не повышая голоса:

— Пока я называю Лепида твоим другом, требую, чтобы и ты называла Сенеку моим другом, и говорила о нем уважительно. Кроме того, имя Сенеки стоит в черном списке Калигулы, и это только вопрос времени, когда он пришлет в его дом преторианцев. А уж принимать он его и подавно не станет. Значит и это невыполнимо.

Агриппина в ярости повернулась к сестре:

— Я не позволю…

Спор остановил Гетулик.

— Достаточно. Вернемся к делу. Ливилла сказала то, что все мы — и ты, Агриппина, — давно знаем: в Риме к Калигуле не подступишься, если только мы не наведем его врача на мысль подсыпать тому яда, но я считаю это очень опасным. Нам придется выманить паука из паутины, и чем дальше Калигула от Рима, тем будет проще. Послезавтра я иду на Палатинский холм, а потом обо всем подробно расскажу. Ты, Эмилий Лепид, чаще всего бываешь с ним и имеешь на него определенное влияние. Прошу тебя при возможности поговорить с ним о походе в Германию и необходимости окончательно присоединить Британию к Римской империи, чтобы довести до конца дело, начатое Цезарем. Польсти Калигуле, сказав, что он затмит славу Цезаря как полководца.

Лепид скептически покачал головой.

— Он труслив для такого похода. Я хорошо знаю Калигулу, чтобы утверждать это. Ликующие по случаю прибытия императора войска в Германии — это ему по душе, но все остальное, увы…

— Решение должно быть, нам нужно только набраться терпения.

С этим все согласились, и вскоре разошлись.

Кассию Херее приходилось в последнее время нелегко. Его безусловная преданность, благодарность и даже любовь к императору с каждым днем все больше ослабевали. Своим званием и всем, что имел, он был обязан императору, который в последнее время делал все, чтобы неприятно удивить трибуна преторианцев. Если тогда Херея решил, что странный пароль — всего лишь каприз Калигулы, то теперь ему приходилось с горечью признавать, что тот выбрал его мишенью для постоянных насмешек, и это больно задевало его.

Он мучился и не мог никому довериться. Марсии — потому что никогда не говорил с ней о трудностях своей службы, друзьям — потому что они и так обо всем знали. Да и не могло это стать темой их разговоров. В атлетическом теле Кассия Хереи жила ранимая душа, и постоянные уколы оставляли в ней глубокие следы. С другой стороны, император, казалось, как и прежде, доверял ему, считая свои шутки безобидными, доступными пониманию солдат.

Позавчера Херея снова заступил на службу и, как часто случалось в последнее время, со страхом попросил назвать пароль. Император не всегда подтрунивал над ним, и трибун от всего сердца надеялся, что когда-нибудь это прекратится совсем.

Калигула пребывал в мрачном расположении духа и мог его улучшить, только когда оскорблял или унижал других. К тому же он был пьян. Он с трудом держался на ногах и появился в дверях личных покоев, опираясь на руку слуги.

— Смотрите-ка, мой храбрый Херея! Геркулес с голосом нимфы… Ты не спишь с мужчинами, Херея? Скажи своему императору правду.

Калигула подошел совсем близко, и Херея ощутил запах вина.

— Нет, император! — отчеканил он, и собрал все силы, чтобы не потерять самообладание.

Калигула не собирался прекращать забаву.

— Или ты евнух? Кто-то оторвал твой символ мужественности? Тогда голос становится высоким. Но этого не может быть, я вижу по твоей щетине — ты действительно мужчина.

Калигула засмеялся, отступил назад и пропел преувеличенно тоненьким голосом, чтобы все услышали:

— А теперь мое сокровище хочет узнать пароль, не правда ли? Я долго об этом думал, и мне пришло в голову кое-что подходящее. Амор!

Херея повторил:

— Сегодняшний пароль императора — Амор!