В большом доме было слишком жарко, и они вышли на веранду. Далеко на западе набирал силу весенний шторм. Уже полыхали молнии, а неожиданно холодные порывы ветра дарили свежесть и прохладу.
Мать и дочь чинно сидели на качелях и гадали, когда отец девушки вернётся домой -- он сел на корабль, гружённый табаком, идущий к далёким английским берегам.
Тринадцатилетняя Мэри, такая хорошенькая, так легко всему удивляющаяся, сказала:
-- Знаешь, я очень рада, что всех пиратов повесили, и отец вернётся к нам целым и невредимым.
-- Я не хочу разговаривать о пиратах, Мэри, -- произнесла её мать, не переставая улыбаться своим мыслям.
***
Ей пришлось переодеться мальчишкой, чтобы избавить отца от скандала. Она не надевала женское платье до тех пор, пока не попала на корабль к отцу и к матери, его служанке и любовнице, которую в Новом Свете он назовёт своей женой. Корабль держал путь из Корка в Каролинас.
В том путешествии она, одетая в непривычную одежду, неуклюжая во всех этих странных юбках, впервые влюбилась. Ей было одиннадцать, и её сердце похитил не моряк, но сам корабль: Энн сидела на носу, смотрела, как под ногами её проносится серая Атлантика, слушала крики чаек и чувствовала, как с каждым мигом Ирландия удаляется всё дальше и дальше и забирает с собой всю старую ложь.
Она с великим сожалением оставила свою любовь, когда они причалили к берегу, и даже когда её отец стал успешным на новой земле, она мечтала о скрипе мачт и хлопающих на ветру парусах.
Отец её был хорошим человеком. Он был рад её возвращению и не спрашивал ни о чём, что она делала вдали от дома: ни о молодом человеке, за которого она вышла замуж, ни о том, как он увёз её в Провиденс. Она вернулась к семье спустя три тогда, с ребёнком на руках. Девушка сообщила, что муж её умер, и, хотя ходило множество слухов, даже самый острый язычок из обменивающихся сплетнями не мог и помыслить о том, что Эни Райли и есть та пиратка Энн Бонни, первая помощница капитана Красного Рэкхэма.
"Если бы ты дрался, как мужчина, тебе не пришлось бы подыхать, как псу". То были последние слова, которые Энн Бонни сказала человеку, подарившему ей ребёнка.
***
Миссис Райли наблюдала за молниями и слушала далёкие раскаты грома. Её волосы уже тронула седина, а кожа была всё так же прекрасна, как у любой местной состоятельной женщины.
-- Звучит совсем как пушечный выстрел, -- заметила Мэри. (Энн назвала её в честь матери, а ещё в честь лучшей подруги, с которой познакомилась, пока была вдали от дома.)
-- Почему ты вдруг заговорила о таких странных вещах? - спросила её мать. - В этом доме мы не говорим о пушках.
Пролился первый Мартовский дождь, и, к удивлению дочери, миссис Райли вскочила с качелей и выбежала на улицу. Дождь окатывал её, как морские брызги. Подобное поведение было вовсе несвойственным для такой респектабельной женщины.
Она чувствовала капли дождя на своей коже и представляла, что она -- капитан собственного судна, и вокруг гремят пушки, и морской бриз несёт дым от пороха. Мёртвые на её корабле будут выкрашены красным, чтобы скрыть пролитую в битве кровь. Ветер будет раздувать паруса со свистом громким, как пушечный рёв, и они захватят торговое судно, и заберут всё, что пожелают - украшения и деньги - и она подарит своему первому помощнику обжигающий поцелуй, когда яростному безумию придёт конец...
-- Мама? - позвала Мэри. - Ты, должно быть, думаешь о чём--то сокровенном. Ты так странно улыбаешься.
-- Глупенькая моя
Она говорила правду, и Мартовский ветер разносил вокруг них безумие.
_____________
*дорогая девочка - ирл.
neilhimself:
MorgueHumor:
(с) вдохновительные твиты
Апрель
Ты понимаешь, что слишком сильно давил на уток*, когда они перестают тебе доверять -- а мой отец забирал у них всё, что мог, с прошлого лета.
Он спускался к пруду и приветствовал их.
В Январе они попросту уплыли. Один особенно раздражительный селезень - мы называли его Дональдом, но только за его спиной, утки чувствительны к таким вещам - слонялся неподалёку и ругал моего отца.
-- Мы не заинтересованы, -- говорил он. - Мы ничего не хотим у вас покупать: ни страховку, ни энциклопедии, ни алюминиевую обшивку, ни безопасные спички, ни тем более гидроизоляцию.
-- В двойном размере или ничего! - возмущалась чрезвычайно раздражённая кряква. - Уверена, ты на это поспорил! С помощью того двухстороннего четвертака!
Утки, которым пришлось с сомнением изучить четвертак, оброненный отцом, согласились друг с другом и поплыли, изящные и сердитые, к противоположному берегу.
Мой отец воспринял это как личное оскорбление.
-- Ох уж эти утки. Они всегда рядом. Как корова, которую в любой момент можно подоить. Все они неудачники - самого высшего сорта. К таким можно возвращаться снова и снова. А я всё испортил.