— Что теперь? — спросил он, вытерев пот со лба.
— Как я учила. Нужно зафиксировать ногу, чтобы кости срослись правильно и твой труд не пошёл насмарку. Мы возьмём листья железного древа и обмотаем им ногу на много слоёв, затем стянем всё нитями, и ты должен будешь объяснить этому мужчине, что он должен лежать месяц и показать ему, что он может делать, а что нет. Это важно. Покажи ему тех, кому повезло меньше и кто уже не сможет стоять. А то его своенравность сыграет с ним плохую шутку.
— Столько труда ради одного человека, — целитель вытер руки полотенцем и поспешил утолить жажду. — Как закончится бой их сюда принесут тысячу... Что мне тогда делать Госпожа?
— То, что сможешь. У всего есть свой предел. Твоя задача не вылечить всех их, и даже не спасти скольких сможешь, ты выбран за другое.
— Я не понимаю.
Госпожа присела на колено и провела рукой по его щеке. Улыбнулась ему, и от Её улыбки стало так тепло.
— Сейчас тебе сложно, и каждая не спасённая жизнь висит на тебе таким грузом, что ты сам готов бросится на нож. Но будет легче. Ты как губка впитаешь эти знания, пройдёшь свой путь, обрастёшь опытом и передашь его другим, что куда важнее всех спасённых тобой жизней. Таких как ты немного, катастрофически немного, но вы спасаете куда больше, чем я, пускай это и не видно. Твоё дело продолжится после тебя, вырастет как огромное дерево и пустит ветви во все стороны этой земли. Твоё имя будет мелькать в книгах, и среди учёных мужей и женщин ты будешь часто вспоминаем и приводим в пример. И то, что ты сделаешь за свою долгую жизнь ещё принесёт тебе покой и утешение. Ты — один из величайших моих учеников.
— Не верю я в этом... — прошептал целитель. — Я же просто...
— Не верь... — Госпожа простодушно улыбнулась ему. — Мне не нужно, чтобы ты верил. Я верю в тебя. Внутри тебя мой свет, да и сам ты светишь ярко без меня. Мне нужно, чтобы солдаты выживали и возвращались домой, чтобы они могли жить дальше и давать жизнь этой земле и своей семье. Я спасаю саму жизнь, чтобы она не иссякла и оставалась полноводной рекой. И ты уже помогаешь мне в этом, веришь ты или нет. Как бы тебе не было тяжело, я выбрала тебя, потому что знала — ты выдержишь.
Он не успел придумать ответ, за который ему бы не было стыдно. С улицы послышались крики, они всё наростали и приближались. Полог его палатки задрался, сквозь пелену мерзкого моросящего дождя вбежали люди, и бросили ему под ноги солдата со стрелой в боку. Тот застонал и протянул руки к целителю с немой мольбой спасти ему жизнь.
— Как я учила, — тихо сказала Госпожа и растаяла в воздухе, будто Её и не было.
Тут же снова стало холодно, темно, одиноко и страшно. Крики снаружи наростали, всё больше людей возвращалось с поля боя, а значит это ночь обещает быть такой же тяжёлой и полной разочарований в собственных силах, как и все сто ночей до неё.
— Нежилец, — целитель отошёл от оцепления и взмахом руки развернул носилки, которые следом внесли в лазарет.
В него упёрлись три пары непонимающих глаз носильщиков и командира. Они знали раненого, не хотели верить вердикту и мысленно проклинали целителя, будто бы его решение было связано с безалаберностью или ленью.
— Вы протащили его по грязи, — пояснил целитель, указывая на раненого, — слишком много попало в рану и слишком много прошло времени. Даже если я зашью его, и он переживёт эту ночь, его ждёт чудовищная и долгая агония на много дней. Лучше окажите ему последнюю милость.
— Но там льёт чёртов дождь! Там всё в воде и грязи! — их речи и грозные взгляды не поразили усталое лицо целителя, он лишь пожал плечами. — Тогда мы найдём жреца!
Последние слова они подкрепили плевком ему под ноги, и спешно удалились под дождь. Солдат со стрелой в животе снова застонал и воздел к нему руки.
— Да, не отнимайте моё время, — тихо пробормотал целитель и повернулся к несчастному. — А ты? Трогал рану руками?
Тот отрицательно покачал головой и сомкнул грязные пальцы в знаке молитвы. Целитель вздохнул и подозвал солдат, чтобы те освободили ложе от только что прооперированного несчастного и помогли улечься раненому со стрелой в животе. В палатку вошёл кто-то с высоким чином и застыл у входа.
— А этот выживет? — спросил он. — Мой сын.
Целитель одним движением обломал древко стрелы, под стоны раненного оттянул наверх кольчугу и одежду, и взялся за нож.
— Этот выживет, — ответил он, рассматривая место ранения. — Хоть кто-то выживет.
***
Кальдур с трудом открыл всё ещё тяжёлые веки.
Он спал долго, его тело одеревенело и не желало двигаться, странный сон не принёс ему никакого облегчения и не вернул растраченные силы. Звук капающий воды где-то в далеке в тоннелях напомнил ему насколько пересохло в его горле и как давно он не утолял жажду.
Глаза не сразу привыкли к темноте. Охая и тихо ругаясь он поднялся и попробовал размять тело. Розари уже бодрствовала какое-то время, и едва слышно ковырялась когтями в камне, убивала время, пока он проснётся.
— Мне нужно поесть, — поприветствовала она его.