Слух доносил до него обрывки чуждой встревоженной речи. Ему они не отвечали, переговаривались между собой, он хотел посмотреть в их глаза, чтобы хотя бы там найти ответ, но они спешили отойти подальше. Что-то царапнуло его по доспеху, отскочило и воткнулось рядом в землю. Арбалетный болт. По нему стреляют. Его хотят убить.
Анижу убили.
— Ублюдки... какие же вы ублюдки!
От ещё одной стрелы от отмахнулся как от назойливой мухи. Тошнота накатывала, дыхание становилось только тяжелее, сердце сжималось и кололо. Всё вокруг смешалось, замедлилось, потеряло знакомые очертания и смысл. Он почувствовал как его доспех меняется, раскаляется до едва выносимой температуры, стонет и ноет, принимая новую форму. Его тело словно стянуло стальными канатами со всех сторон, они то расслаблялись, то натягивались, и он внезапно понял, что начал двигаться.
Он и не думал, что может двигаться так быстро. Всё вокруг смешалось ещё больше. Мелкие капли чего-то теплого покрыли стальную кожу, и он это почувствовал так, будто бы это была его кожа. Земля под его ногами прогибалась, шла трещинами и разрывалась в клочья от силы его ног. Не успели капли достигнуть её и осесть со странным громким звуком на лепестках и травинках, а он уже прорывался сквозь новый кричащий от ужаса комок плоти.
Это не люди. Никакие это не люди. И никогда не были.
Он чувствовал лишь проблески происходящего снаружи, пусть и очень чётко, каждой клеточкой своего тела. Непроглядная волна пепла и тумана погребла его, утянуло его на глубину. Это не он сражался. Это сражалась Серая Тень, и она дела это совсем на ином уровне, который он просто не мог пока понять.
Одна из тучи стрел, летящих в него со всех сторон, была направлена ему прямо в грудь. Он даже успел разглядеть её во всех подробностях: массивное оперение, чуть кривое древко и конечно же — наконечник из чёрного камня и грубыми гранями. Стрела медленно шла наперез его движению, и инерция была таковой, что он уже не мог уклониться. Просто случайная встреча двух кусков металла в этой неразберихе.
Это было страшно, но ещё страшнее было новое столкновение с разумом Серой Тени — сосредоточенной, ледяной и испытывающей такую все пожирающую ненависть, что его гнев показался ему каким-то детским капризом. Она готова была испепелить всё вокруг, даже его. А стрела всё приближалась.
Он уже знал, что будет дальше. Легкий толчок, от которого он едва покачнется, и понимание, что он мгновение назад слышал, как трещала и расходилась в сторону плоть, как наконечник царапал его кость, и погружался в тело всё глубже. Нужно будет достать его рывком, в надежде, что наконечник не сломался и не остался внутри. Всё сразу же зальёт кровью, а он ослабеет, и будет слабеть пока Серая Тень не залечит рану. Если она сможет конечно.
Он не владел своим телом. Был полностью во власти своего доспеха. Руки сами раскинулись в стороны, грудь повернулась, чтобы удар точно пришёлся по центру, бугры стальных мышц напряглись ещё больше, и клочки чёрного наконечника полетели в стороны, не оставив на светоносном металле даже царапинки.
Страх стёк с него, словно вода, и он понял, что даже с этой стрелой глубоко в груди не пожелал бы останавливаться. Как разряд молнии на веках отпечаталось лицо Анижи, и стоило ему закрыть глаза и он снова
Боль и поднимающийся крик из груди крик, сковали Кальдура. Он упал на одно колено, стиснув бока руками, и из его рта к земле устремился густой серый туман, который тут же начал расползаться в стороны и заполнять всё вокруг. Тревожные выкрики и команды сменились кашлем и воплями, туман поднялся высоко, заполнил всё вокруг и скрыл лагерь от солнца.
Теперь всё вокруг было тенью, а значит Кальдур мог перемещаться ещё быстрее и ничто не могло от него укрыться.
***
Он сам не заметил, как снова стал хозяином своего тела.
Серая Тень отпускала хватку постепенно, по мере того, как тошнота уходила, а дыхание его успокаивалось. Размытая мешанина, охваченная туманом, становилось всё чётче, в ней появлялись знакомые детали, а Кальдур был сосредоточен на работе, и трудился так, как не трудился даже во время сбора урожая в деревне у дяди.
Их с Серой Тенью чувства, болезненные и разрывающие по одиночке, как-то смешались друг с другом, заострили разум и сделали его ледяным и полным концентрации.