Какого цвета страх

Как и Андропов, верность которому и поклонение Чебриков сохранил навсегда, он не был профессиональным чекистом. Администратором, посланным партией на руководство органами.

Многое из того, что происходило сегодня, Чебриков понять не мог.

— Как сейчас руководят ФСБ? — удивлялся он. — Денег нет, руководство не ценит. То ли дело раньше. Здание наше обветшало, состояние аварийное. Прихожу к Тихонову (Предсовмина. — А.Х.), прошу: выделите средства на ремонт. Сразу вписывают нужную сумму в бюджет, и все.

Тем не менее — вот она большевистская закалка — на нынешний беспредел Чебриков пытался закрывать глаза.

— Надо помогать сегодняшним чекистам, чем можно. Главное — сохранить базу.

Хотя прекрасно осознавал, что сохранять-то уже практически и нечего.

Особенно возмутила его история, когда сотрудники УРПО ФСБ попытались оболгать свое руководство, заявив, что им была дана команда убить Березовского.

— Ты смотри, что делают! Это ж какой удар по престижу! Попробовали бы при мне что-то такое! Провокаторы!

Это — «попробовали бы при мне» — он повторял часто. Однажды речь зашла о гендиректоре ФАПСИ Старовойтове, герое моих публикаций.

— Никогда бы не подумал, — сокрушался Чебриков. — Такой тихий, вежливый. А вот поди ж ты…

Крушение веры было для него процессом болезненным. Он никогда в этом не признавался, но я-то чувствовал. Как чувствовал и его одиночество.

Наверное, это страшно: оказаться ненужным… Нет, у него была семья — жена, бывшая одноклассница Зинаида Моисеевна, с которой он прожил 52 года, дочка, внучка-школьница.

Периодически его приглашали на всякие лубянские мероприятия. Пару раз он встречался с директорами — Барсуковым, Ковалевым, Путиным. Ему хотелось верить, что они обращались к глубинам его опыта, в действительности же это было элементарной данью уважения старому председателю.

Я о другом: когда вчера твое имя заставляло трепетать, немигающий взгляд из-под очков вгонял людей в дрожь, а сегодня ты оказался никому не нужен — это самое тяжелое, что может случиться с людьми из его породы.

Всю жизнь он работал, командовал, руководил. Он привык говорить негромко, зная, что его все равно услышат.

Старость стала для него испытанием гораздо более тяжелым, чем даже война…

* * *

Мне почему-то казалось, что он — вечен. Человек из другого измерения, из другого времени.

То, что стало для нас историей, было для него днем сегодняшним. Он жил как бы в двух пространствах: мыслями — в прошлом, телом — в настоящем.

Его эпоха умерла, превратившись в историю. Вместе с ней умер и член Политбюро, Герой, генерал, лауреат. Остался просто старик.

Мы привыкли, что вожди той поры расставались с властью только одним путем: когда их гроб выставляли в Колонном зале Дома союзов. И странно было видеть рядом с собой соратника Андропова. Подчиненного Брежнева и Черненко. Коллегу Цвигуна.

Все равно что представить, будто Берия или Дзержинский до сих пор живы…

Помню, как-то Чебриков заговорил о смерти. Что-то вроде того, что смерти он не боится, чувствует, что скоро умрет.

Я шутил в ответ: вы пьете так, что и молодым не догнать, какая там смерть!

«Нет, я же чувствую».

Чувствовал? Может, и есть что-то, чего нам никогда не понять. Неведомое и потому пугающее.

Впрочем, смерти он и вправду не боялся.

…В последний раз я видел его накануне юбилея Андропова в Совете ветеранов ФСБ.

Чебриков был увлечен спором со своим бывшим замом. Зам утверждал, что Андропов рекомендовал руководителям КГБ не дружить семьями, дабы никто не уличил их в непартийном поведении.

Чебриков настаивал, что, если бы такое было, ему об этом обязательно стало известно.

Виктор Михайлович раскраснелся, снял очки. Верхняя пуговица старомодной голубой рубашки была расстегнута. Рядом стояла пустая бутылка водки. Закусывали они шоколадными конфетами…

…Через девятнадцать дней его не стало.

В ту ночь — с четверга на пятницу — перед сном меня почему-то начали мучить мысли о смерти. Такого не было давно. Я пытался прогнать их, заставлял себя думать о другом, но не мог. Осознание того, что когда-нибудь все прекратится, меня не покидало.

Только на другой день я узнал. В это самое время умер Виктор Михайлович Чебриков…

Чебрикова не стало в 99-м. Через год скончался ещё один председатель КГБ — Владимир Семичастный. Он не дожил до своего 77-летия всего 3 дней. Ни одного председателя больше не осталось (Владимир Крючков не в счет, он возглавил Лубянку уже в период агонии).

Уходят люди, ставшие символами эпохи, а вместе с ними уходят тайны этой эпохи. Мы не узнаем их уже никогда, ведь главные секреты они, привыкшие не доверять никому, хранили не в архивах. В своей памяти.

Я мог расспросить Чебрикова о многом. Не расспросил. Не успел. Не сумел. Общение с ним было похоже на золотоискательство: чтобы намыть пару граммов драгметалла, часами надо просеивать песок с водой. От острых тем он уходил. О самом интересном рассказывал буднично и заскорузло, будто руководил не сильнейшей спецслужбой мира, а пошивочным ателье.

Впрочем, кое о чем выпытать я все же успел. Например, о тайне гибели генерала Цвигуна — первого зампреда КГБ, свояка Брежнева.