Какого цвета небо

– Я прошу, Федор Кузьмич, извинить меня и впредь обещаю быть… внимательнее.

Мне кажется, что никто из нас до конца уже не верил Венке, но дядя Федя сказал с облегчением:

– Да я буду работать, буду, хоть и однорукий остался!…

Но Вить-Вить – мы по-прежнему обедали все вместе – почему-то не сказал своего обычного: «Ну – и ладушки!»

За смену мы не успели смонтировать полностью экскаватор, пришлось нам задержаться еще почти на целый час. И бригада Пастухова не уложилась в смену.

Когда прозвучал гудок, мы только поглядывали друг на друга. Но работать не переставали.

Устал я так, что в институте почти спал на занятиях. Мангусов за меня подавал журнал лекторам, а Капитонова все советовала мне уйти с занятий. Даже Казя глядел на меня растерянно.

Как я приехал домой, не помню: спал и в трамвае, и в метро, и в троллейбусе.

– Ты уж не заболел ли? – испуганно спросила меня дома Нина Борисовна.

– Устал, да? – сказал Яков Юрьевич, выходя из комнаты в прихожую.

А Татьяна помогала мне раздеться, обняла, повела к кровати. Я успел ответить Якову Юрьевичу:

– То же самое, только вдвойне, – и больше ничего не помню.

18

Руку, как оказалось, дядя Федя поранил довольно сильно: с одного пальца сорвало ноготь, подозревали, что и сухожилия были повреждены. Он, разумеется, мог не работать, но молча надевал рукавицу на бинты, только чуть морщился, когда неловко брался левой рукой за детали. И все мы видели это, и Венка, конечно, тоже.

– Знаешь, Иван, – сказал однажды дядя Федя, внимательно глядя на меня, вздохнул, чуть улыбнулся. – Теперь нарядами ты будешь заниматься, а?…

– Хорошо, Федор Кузьмич.

– Ну что ж, тогда уж сразу и начнем. – И опять вздохнул, пошел в конторку к нормировщикам, а я – за ним.

Работа у нас была приблизительно одинаковой, исходный наряд на нее выписывался Тепляковой, в процессе работы в него могли вноситься те или иные коррективы, закрывала наряд та же Теплякова. Поэтому я не очень понимал, почему дядя Федя повел меня к нормировщикам. И знал я их всех, и работа их, вроде, была мне понятна.

На лестнице дядя Федя вдруг остановился.

– Ну-ка, давай покурим минутку… Угости уж старика.

Я поспешно достал сигареты, спички, дал прикурить дяде Феде, закурил сам. Мы стояли на лестничной площадке у окна, и дядя Федя сначала молчал, потом сказал, будто извиняясь:

– Поскольку теперь тебе придется заниматься нарядами, ты должен хорошенько знать нормы, даже как записана та или другая операция.

– Да я же ведь знаю…

– Так я и знал! – сказал он и снова вздохнул. – Вот потому я и завел разговор. – И стал смотреть мне прямо в глаза. – Я надеюсь, что ты поймешь правильно. Молодежи на своем веку я перевидал достаточно, разные, конечно, люди мне встречались. И такие, для которых сначала рубль, а потом работа, и такие вот, как ты.

– Да и для меня рубль…

– Помолчи уж, я-то лучше знаю. Я потому веду тебя к нормировщикам, чтобы ты познакомился как следует и с нормами на наши работы, и с выпиской нарядов. Чтобы каждый знал: он получит сполна за свой труд, понимаешь? Это должно быть, как таблица умножения, четко и понятно!

– Да ведь…

Дядя Федя меня перебил:

– А как, интересно, могло получиться, что вырос ты без отца, каждый рубль, наверно, у вас с мамой был на учете, и сам продукты ты покупал, обеды готовил – и…

– Так ведь это всего-навсего деньги!

– Нельзя всю жизнь мерить на свою мерку, надо ¦научиться понимать, что к некоторым вещам у людей имеется разное отношение, и учитывать это. – Снова вздохнул: – Да, школа, конечно, всему научить не может. Хоть и получаете вы аттестат зрелости, но не во всем вы зрелыми людьми выходите из школы, а?… – и засмеялся.

И я засмеялся, спросил:

– А не боитесь, что не в ту сторону меня научите?

– Помолчи уж, – повторил он, – я-то тебя знаю. Ну, пошли.

Около часа просидели мы у нормировщиков, и я старательно постигал все их премудрости. Оказалось, запиши «смонтировать» – оплата одна, «перемонтировать» – другая. И прейскуранты я изучил, и расценки, и даже саму форму наряда. Удивляло меня только, что нормировщицы как-то странно улыбаются, поглядывая на меня, на дядю Федю. А Вера Петухова, моя бывшая одноклассница, выскочила из своей бухгалтерий, улыбнулась:

– Поздравляю, Иванушка!

Возвращаясь, снова закурили на лестнице. Дядя Федя сказал непонятно:

– Извини, что я с денег тебя начал знакомить.

– Да что вы!… – И очень мне хотелось спросить, почему он начал меня знакомить, но уж никак не выговорить было этого.

Теперь перед началом смены я заходил в комнатку Тепляковой вместе с Игнатом Прохорычем, Вить-Витем, Шумиловым, Борисовым… Все было нормально, только они почему-то улыбались, когда я брал от нее наряд. Сначала я не понимал, а потом, оказалось, что я тут же, буквально не отходя от стола Тепляковой, начинал придирчиво изучать записанное, выискивая возможную ошибку.

А еще через несколько дней дядя Федя сказал:

– Сегодня, Иван, сходишь со мной на летучку.

– Хорошо, Федор Кузьмич. – И опять не хватило у меня сил спросить его, зачем он берет меня с собой.