Какого цвета небо

Встретиться договорились у школы: «Начинать будем с исходных позиций!» – авторитетно сказал месяц тому назад Венка. Но когда я выскочил из-за угла, около здания школы, такого знакомого я пустынного сейчас, стояла только Лена Семенова. Лена не видела меня, смотрела в землю, улыбаясь чему-то, водила по асфальту носком туфли. Я поглядел на нее, маленькую, щупленькую, в тщательно отглаженном платьице, знакомом по школе; светлые волосы у нее были гладко зачесаны назад, собраны на затылке старомодным узлом; в маленьких, почти как у Светки, руках она держала старенькую сумочку, с ней ее мама приходила раньше на родительские собрания в школу, и вообще Лена чем-то напоминала Светку, хотя и была старше ее больше чем в три раза. Я неожиданно покраснел, вспомнил, как Татьяна говорила насмешливо: «Аленушка – Иванушка». Сказала она это, когда мы с Леной, двое из всего класса, получили аттестаты с медалями. Лена всегда как-то странно улыбалась мне, краснела до ушей…

Если никто больше не придет, сошлюсь на болезнь мамы, уйду домой.

– Здравствуй, Иван! – сказала Лена. – Я так и знала, что ты обязательно придешь! – И покраснела.

– Здравствуй. – Я пожал ее маленькую руку, привычно удивился и тому, какая она у нее маленькая, и тому, как вдруг может измениться от улыбки некрасивое лицо Лены, стать не то что красивым, на каким-то приятным, что ли, милым…

– Как Валентина Ивановна? – тотчас спросила она, стараясь говорить с серьезной озабоченностью и не в силах согнать улыбку с лица.

Мне и раньше всегда было откровенно-просто с Леной, поэтому я сказал то, что, возможно, никому больше не сказал бы:

– Плохо, Аленушка…

Ее глаза тотчас стали растерянно-озабоченными; так и видно было, что она искренне, изо всех сил хочет помочь мне, да не знает, как и чем.

Она отвернулась и долго молчала, только коротенькие белесые реснички у нее подрагивали, потом просто и очень по-взрослому сказала:

– Ох ты боже ж мой, до чего жалко Валентину Ивановну, до чего жалко!

Я молчал, стараясь не глядеть на школу.

– Еще в седьмом классе она поставила мне тройку по контрольной и так расстроилась, будто самой себе поставила!

На синем-синем небе было только одно облачко, похожее не то на кота, не то на мороженое, наложенное горкой-

– И я больше ни разу тройки у нее не получала, – договорила Лена.

– А чего ж это ребята-то?… – торопливо спросил я, глянул на часы: – Уже пятнадцать минут одиннадцатого!

Лена помолчала, сказала уже по-другому: – А больше, наверно, никто и не придет…

– Как так?! – изумился я.

– Ну посчитай, – сказала она, улыбаясь. – Трифонов и Грачев – на даче; Петухова, Драгунов, Витька Сапожков с Вовочкой Онегиным работают, вроде тебя, грешного; а остальные к экзаменам в вуз готовятся, их лихорадка бьет.

– Да, пожалуй, верно. – И почему-то не решился спросить, а как же Венка, ведь это его идея была тогда, еще на выпускном вечере, встретиться через месяц.

Лена чуть усмехнулась, отвела глаза:

– Ну, а Венка с Татьяной да Кеша с Нешей – те приедут, не беспокойся! Если, конечно, на юг не укатили, голубчики.

Но я-то знал, что не укатили. Три недели назад я приходил за результатом маминых анализов к отцу Венки. В конце разговора он улыбнулся:

– А Вена с Таней сидят у нас на даче, вовсю к экзаменам готовятся. И эта парочка драгоценная, бывает, к ним приезжает позаниматься, ну, Гусев с Ляминой. – Прищурился, спросил с откровенным, почти детским любопытством: – Подожди – как вы их называете?

Они с Венкой очень похожи: и рост у них одинаковый, и плечи широкие, и волосы черные, жесткие, ежиком – у Павла Павловича, правда, слегка с проседью, – и глаза одинаковые, темно-карие, и лица с крепкими скулами, и улыбки похожи, жесты, а общее впечатление – совсем разное. Венка, к примеру, никогда не спросил бы с таким детским любопытством, ему вообще будто решительно все наперед известно, очень уверенный он человек. И держится к тому же с крайним достоинством. А Павел Павлович долго и уважительно разговаривал со мной, мальчишкой, и – ни одного лишнего слова не сказал, ни одной неестественной интонации у него не было.

– Гусь и Лямка, – решился я ответить.

– Нет-нет, еще как-то?…

Профессор, в институте преподает, и среди больных о нем почти что легенды ходят, а вот человек-человеком остается, рабочим человеком. Вот в этом, пожалуй, и есть их главная разница!

– Гусева, видите ли, Иннокентием зовут, а Лями-ну – Анной, Нюшей, – ответил я.

– Вспомнил! – с явным и торжествующим облегчением проговорил он. – Кеша с Нешей, да?!. – Вдруг мигнул, всматриваясь в меня, откинулся на спинку кресла и захохотал, ухватившись за подлокотники, чуть не подпрыгивая от радостного возбуждения.

Машинально слушая его и даже отвечая ему, я вылупил глаза, приоткрыл рот, своротил на сторону нос, даже льняные кудри разделил на две части, сделал из них на лбу совершенно бараньи завитки. Спохватился, достал из кармана пиджака расческу, привел в порядок волосы, согнав одновременно с лица выражение благоглупости.