Какого цвета небо

– А ты думаешь, это – очерк?

Беспокоить ее должно, что получится с Шумиловым, если наша заводская многотиражка напечатает ее материал, а ей, видите ли, важнее установить, очерк это или что-нибудь другое!

– Конечно, очерк…

– Страшно как-то…

– Шумилова?

– Ну, он-то здесь при чем?

Тогда я уже сам сложил аккуратно листки, спрятал во внутренний карман пиджака, Татьяну взял под руку.

– Чего это вы, ребята?! – обиделся Вить-Вить, как всегда ожидая нас у станции метро. – Хотите, чтобы я еще из-за вас опоздал?

Необычный, наверно, вид был у меня. Игнат Прохорыч, когда установили уже поворотную часть на ходовую тележку, поманил меня пальцем в сторону:

– У вас с Таней случилось что-нибудь?

Я кивнул, достал молча очерк, протянул ему. Он надел очки, прочитал заглавие, новую фамилию Татьяны над ним, улыбнулся:

– Ага! Ну-ка, пойдем сядем, – и пошел вперед, а я – за ним; на повороте обернулся: Татьяна смотрела на нас, и губы у нее дрожали.

Игнат Прохорыч шел в конторку цеха. Это только называется так – конторка. Цех у нас огромный, высотой, с пятиэтажный дом, и сбоку к нему пристроен еще один дом, но уже двухэтажный. Длина нашего цеха – сто пятьдесят метров, ширина – сорок, работает в нем больше полутысячи человек, и когда посмотришь снаружи, то двухэтажный дом выглядит нарядным и веселеньким рядом с длинными, высокими и однообразными стенами цеха. Поэтому, наверно, и прозвали его уменьшительно-ласкательно конторкой. Я, помню, очень удивился, впервые попав в конторку: чего-чего только в ней нет! И конструкторское бюро, и бухгалтерия, и касса, где зарплата выдается, и помещение для нормировщиков, даже медпункт. Если бы такой дом не стоял рядом с нашим цехом на территории завода, а где-нибудь на улице, он наверняка имел бы свой адрес, дворника и управхоза.

Вслед за Игнатом Прохорычем вошел в первую комнату конторки. В ней метров пятьдесят квадратных, по стенам стоят длинные скамейки, посередине – столы. Здесь проводятся летучки, производственные совещания, комсомольские собрания нашего цеха. Но все равно комната эта почему-то называется залом ожидания, а иногда и «залом разочарований», – это уж в зависимости от постигшей вас судьбы. Игнат Прохорыч сел за стол, стал читать. Я устроился на скамейке рядом.

Почему-то вспомнились мне ответные телеграммы родителей Татьяны на те, что мы с ней дали в день отъезда тети Вари. Яков Юрьевич прислал одну телеграмму: «Поздравляю вас, хочу поскорее увидеть! Отец». А Нина Борисовна – две. Одну общую, такую же почти, как и Яков Юрьевич. А вторую – одной Татьяне: «Танька, будь умницей, тогда звезды оба вы всегда будете видеть рубиновыми! Ваша мама». А все-таки страшно: они приедут – а я – уже у них!…

– Иван! – позвал меня Игнат Прохорыч, и я увидел, что он уже прочитал, листки были опять сложены аккуратно. – Она и в школе… писала?

Я кивнул.

В комнату вошли Теплякова, Миша Воробьев, ребята и» нашего цехового «кабэ».

– Ну-ка, почитайте, – сказал Игнат Прохорыч, протягивая листки.

Теплякова взяла их, все столпились вокруг нее. Сначала они, наверно, прочитали заглавие и подпись, – видно, удивила их новая фамилия Татьяны, потому что они даже искоса глянули на меня. Но Теплякова что-то шепнула им, кое-кто улыбнулся, стали читать. Игнат Прохорыч молчал, слегка улыбаясь.

– Ах ты!… – вздохнул высокий рыжий парень, стал закуривать, глядя в листки.

И вдруг они захохотали. Я поспешно вспоминал, над чем именно они могут смеяться. Глянул на Игната Прохорыча: и он смеялся, по-доброму смотрел на них. Потом высокий рыжий парень убежал за Татьяной, а Теплякова говорила Мише Воробьеву, что Татьяну надо срочно заставить писать куплеты для самодеятельности.

К себе в кабинет шел Горбатов, они окружили его, заставили тут же прочитать очерк. И в это время рыжий парень привел Татьяну, держа за плечи, чуть даже подталкивая в спину. Татьяна была совершенно багровая. Я встал и пошел в цех.

Бригада монтировала стрелу. Никто ничего не сказал мне, но я так и чувствовал, что, как говорится, дружба – дружбой, а служба – службой: не принято у нас в бригаде вот так пропадать неизвестно где во время работы. Тем более, из-за моего отсутствия дяде Феде приходилось держать клещами прокладку, по которой Филя бил кувалдой, загоняя палец.

Я подбежал, взял у дяди Феди клещи, но Вить-Вить поднял руку, останавливая работу…

– Татьяна написала заметку в многотиражку про тот случай с Шумиловым, – быстро сказал я, – Игнат Прохорыч повел меня в конторку, там все стали читать, и Горбатов… – Они внимательно и слегка удивленно смотрели на меня. – Вроде понравилось, – сказал я и пожал плечами.

– Ну – и ладушки! – сказал Вить-Вить, и мы стали работать, как обычно; только мне и дальше казалось, что легкое удивление так и осталось у всех.

Татьяны не было до самого обеда, и вот что я, к сожалению, понял лишний раз: не нужна Татьяна в нашей бригаде! Больше того -¦ уже одно ее присутствие вроде как тормозит работу: каждый из нас так или иначе, но должен был соизмерять свои действия с ее. Хоть и старается, но все получается у нее неловко, неумело!