Какого года любовь

В первый год их брака Берти усаживал ее рядом с собой на диван, вручал ей рукопись и спрашивал, что она насчет этого думает. Или же расхаживал на своих длинных ногах, пока она сидела за его столом и с карандашом в руке просматривала наброски статей. Она знала за собой это умение: найти лучшие в его словах – которые порой норовили набежать волной и захлестнуть, а он не мог между них выбрать, – и сложить их в более опрятные строки. Теперь же у него редко находился досуг на подобные посиделки, все вечера и выходные заполнились всякими формальными обязательствами.

Сколько уже на ее счету долгих пустых дней, и как она изголодалась по возможности вволю поговорить с ним! И хотя она часто ужинала с Берти в ресторанах, это было совсем не то, как если бы они были только вдвоем. Ей по‐прежнему никак не давалось стать своей среди приятелей Берти. Летти твердо была уверена, что все они смотрят на нее как на говорящего домашнего попугая, все, даже те немногие “синие чулки”, женщины, которые умели держаться вровень с мужчинами.

Неделей раньше, на позднем ужине (как она научилась это называть) после постановки “Бури”, одна из таких женщин, Дженнифер, с несколько снисходительным видом прервала мужчин, чтобы узнать мнение Летти, как будто иначе той не удалось бы внести свой вклад в разговор. Впрочем, с неохотой признала про себя Летти, так оно, похоже, и было.

– Ну, мне и вправду понравилась леди, которая играла Миранду. Мне показалось, там был некий намек на… на сопротивление с ее стороны, верно я говорю?

– Сопротивление? Боже милостивый, о чем ты? Да она не смогла бы выглядеть более влюбленной в юного Фердинанда, даже если бы расстаралась! – посмеиваясь, сказал Пол, сотрудник Берти по “Ньюби и Болл”.

– Но ведь она в жизни не видела других мужчин, кроме своего отца, разве не так? – ответила Летти, чувствуя, как заливается краской. – И на самом деле это Просперо распоряжается ею, выдает замуж. Но когда в конце у нее открываются глаза – когда она видит всех остальных мужчин: “о дивный новый мир!” – ну, на мой взгляд, актриса дала нам намек, что Миранда вполне может быть недовольна тем, что…

– Бедняжка Миранда! Эх, ей выпала тяжелая участь выйти за принца и стать королевой Неаполя! Истинная любовь и несметные богатства: вот ведь злая судьба! – Пол, похохатывая, даже хлопнул себя по ляжке. – Слушай, Берти, ты бы прекратил скармливать бедняжке Летти революционные теории – она применяет их даже к любовным историям…

Но Берти, которого эта реплика оторвала от разговора с редактором влиятельного литературного обозрения, предметом которого был сенатор Маккарти, лишь ухмыльнулся, прежде чем вернуться к своему собеседнику. А ведь было время, подумала Летти, когда он бросился бы защищать и ее, и ее взгляды, заявил бы всем за столом, что умнее никого в жизни не видел. Но теперь слишком занят продвижением своей карьеры, тем, как бы позажигательней изложить свои собственные воззрения, чтобы обращать на нее внимание и вникать в то, что там она думает.

По дороге домой она забилась в угол такси и уставилась в окно, в то время как Берти, делая вид, что не замечает ее настроения, продолжал вещать голосом до того бодрым, что это бесило так же, как если бы он тер пальцем воздушный шарик.

– Разве Пол не молодец? Я думаю, его мысли о пьесе весьма… весьма проницательны.

– Ну, разумеется.

– Разве нет?

– Он очень уверен в себе.

– Ну, а как же иначе? Как редактировать книги, если не уверен в своей правоте…

– Да, действительно.

– А сама ты что думаешь насчет того, что он сказал?

– Разве это имеет значение?

– Ну а как же…

– Не имело, когда он меня оборвал.

– Да ладно, это просто бесцеремонность живого общения – не хочешь же ты, чтобы тебе выделили время, будто ты в дискуссионной команде?

– Ну, в дискуссионной команде я никогда не была, так что откуда бы мне такое знать, верно? Я же не училась в университете, как Дженнифер.

– Летти… Дженнифер – прекрасная собеседница.

– Да, когда разговаривает с тобой.

– А с тобой?

– А со мной – нет.

– Тебе что же, не нравится никто из моих друзей?

Ночь и тишина, только урчит мотор.

И все‐таки, как ни удручали Летти ресторанные трапезы и вечеринки, это было лучше, чем другой доступный ей вариант. Одна с позолоченным краем тарелка, одна свернутая салфетка, один бокал. Над ней высится Клара. Ухмыляясь, с содроганием подозревает порой Летти. Пышногрудая говорливая Клара хихикает с трубочистом и молочником, имеет троих детей и, конечно же, в мыслях не держит отказать в удовлетворении мужу. Никаких трепетных сомнений по поводу замужества или того, хотелось ли ей вообще этих детей рожать.

Натянув на лицо одеяло, Летти сомкнула веки покрепче. Силясь ни звука не издать, проглотила тихий всхлип, который застрял у нее в горле, и не справилась, судорожно вздохнула.

Берти, услышав это, открыл было рот, чтобы заговорить, – но что сказать, не нашел.

Глава 11 Август 1950 года