Какое оно, небо

Отдав биобрату все, накопленное за ночь, подземник тут же забывал то, что еще час назад представало перед ним необычайно ярким и красочным видением. После того как биобрат в течение дня "переписывал" информацию подземника – своего воспитателя, мозг последнего снова становился чист, словно аспидная доска, с которой тряпкой стерли надпись. К вечеру его мозговые клетки можно было уподобить опорожненным стаканам.

Вечер незаметно переходил в ночь... Все начиналось сызнова.

По замыслу верховников, после дневного сеанса связи с биобратом человек должен был начисто забыть то, что увидел предшествовавшей ночью, иначе произошло бы смешение информации, что недопустимо. Белковый мог поглощать информацию только строго отмеренными, дозированными порциями – так уж он был устроен.

По той же причине подземник должен был как можно меньше знать что бы то ни было как о себе, так и о других. К чему? Он был всего-навсего переносчиком информации, и лишние данные только перегружали бы мозг, являясь ненужным балластом.

И потом, информацию о себе стереть труднее, она может остаться навсегда.

Подземники не запоминали друг друга, они не знали никаких родственных связей. Сплошная безликая масса, которая утром образовывала прилив, а вечером – отлив, растекаясь по стерильно чистым комнатам-сотам.

Удивительно, что с некоторых пор Крон Фур приметил. эту высокую сутуловатую фигуру. Было что-то в глазах этого человека, что обращало на себя внимание. Это не были пустые, лишенные выражения глаза подземников. Мальчик чувствовал, что человек чем-то его притягивает. А разве одно то, что он запомнил этого высокого старика, не было само по себе необычным?

Несколько дней подряд они встречались спозаранку на бегущей ленте, и однажды старик даже улыбнулся Крону и еле заметно подмигнул. Пластиковая кожа сидела на старике неловко, топорщилась, будто с чужого плеча, хотя это исключалось: защитная оболочка напрыскивалась на тело подземника.

Однажды руки их встретились на каучуковом перилебесконечной змее, лоснящейся в рассветном блеске панелей. Крон вздрогнул от прикосновения сухой ладони.

– После сеанса загляни ко мне, – прошептал старик, глядя куда-то в сторону. – Отсек 12, комната 626. Запомни: 626.

И он запомнил эти цифры – впервые в жизни он уходил от биобрата, что-то унося в своей памяти.

"Отсек 12, комната 626", – повторял Крон, переходя с ленты на ленту.

Старик открыл сразу, будто ждал его. Он усадил Крона в пластиковое кресло, тотчас удобно изменившее форму, а сам сел на странный треножник, стоявший в углу.

– Меня зовут... – начал мальчик. Он хотел выложить то единственное, что знал.

– Знаю: Крон Фур, – перебил старик. – Тебя это удивляет? Я знаю еще многое.

– Но как же ты...

– Запоминаю? Я научу тебя. Человек не может жить без памяти, иначе он превращается в робота.

В этот вечер они говорили недолго – старик все время тревожно поглядывал на дверь.

– Встретимся завтра, – сказал он, прощаясь.

– Скажи мне...

– Зови меня Учитель, – так тебе легче будет запомнить.

– Скажи, Учитель, как я тебя узнаю?

– Об этом не беспокойся. – Старик ласково потрепал его волосы. – Я сам разыщу тебя. Утром, на ленте. А потом, когда память у тебя окрепнет, ты сам запомнишь и номер моей комнаты, и многое другое.

– Но если я буду запоминать... Как же мой белковый?

– Прежде всего человек, а потом уже – белковый брат, сказал старик.

– Зачем они вообще – белковые братья? – спросил Крон.

– Я расскажу тебе завтра. А пока ступай.

Но они не встретились ни завтра, ни послезавтра. Крон позабыл Учителя, его лицо, руки и голос, он ощущал лишь глухую, неосознанную тоску. Ему все время казалось, что он что-то потерял, но что именно – мальчик не мог сказать.

Белковый вел себя беспокойно, капризничал. Сегодня он целый сеанс норовил схватить Крона. А ручищи у белкового будь здоров. Крон сам видел, как белковые, прошедшие курс обучения, по команде оператора послушно связывали в узел стальной рельс... Но жаловаться некому. Может быть, завтра гигант утихомирится.

– Вот ты где, малыш.

Крон вздрогнул. На его руку опустилась горячая ладонь. И воскрешение в памяти забытого лица Учителя было для мальчика радостней, чем для Колумба, вцепившегося в борт "Санта Марии", видение земли.

В этот раз они говорили долго.

Учитель, увлекшись, рассказывал о мироздании, о планетах и звездах. Крон напряженно ловил каждое слово, стараясь запомнить. Он чувствовал, будто с глаз его спала пелена и путы, сковывавшие память, распались.

– Каждая звезда – это огромное пылающее солнце, – сказал Учитель.

– Да, я вспоминаю... Мне снилось однажды... Корабль... Я – в капитанской рубке... И на обзорном экране – мохнатый огненный шар...

– Это солнце.

– Но я не помню. Ничего не могу вспомнить больше...

– Я верю, ты увидишь солнце.

– Кварцевое?

– Нет, настоящее.

– А ты видел солнце, Учитель?

– Видел... когда-то.

– Расскажи, – попросил Крон.

– Оно ласково греет. А смотреть на него больно – настолько оно яркое. Как расплавленное золото.