Какая еще любовь?

Темно-рыжие волосы и молочно-белая кожа. Нежно-голубые глаза размером с четвертак, только не такие круглые. Их внешние уголки чуть приподняты, с каким-то почти бесовским изгибом. Глаза настоящей колдуньи. Крупный рот, полные губы — от таких и у евнуха сон пропадет.

Соберем все вместе и… мда-а, кажется, Доминик забыл, зачем он здесь.

— Дядя Ник! Дядя Ник! Я был раненый барабанщик и шагал рядом с флагом, а Дилан Симмонс играл на флейте, у него была повязка на одном глазу, и он шел-шел и врезался прямо в стену, ему поэтому разрешили оставить себе флейту, а я забрал барабан. Вот смотри!

И начался сумасшедший дом… Иначе говоря, малыш Тони промаршировал прямо к Доминику, оглушительно колошматя при этом в небольшой барабан.

Стоп. К Доминику начала возвращаться память. Он же приехал сюда, чтобы прикончить Молли Эпплгейт.

— Простите, мисс, — сказал он, выхватывая из рук Тони барабанные палочки, — вы случайно не знаете, где находится кабинет мисс Эпплгейт?

— Увы, — с улыбкой протянула рыжая.

— Но… Это ведь она хозяйка этого центра?

— Промах номер два, — сказала рыжая, улыбаясь еще шире. Бог ты мой, вот это зубы — ровные, белые. — Хозяйку зовут Джейни Престон, поэтому полностью центр называется «Беззаботное детство Престон». Могли бы и сами догадаться.

Доминик покорно проглотил язвительное замечание. Его охватило глупое чувство, что эта женщина способна с полпинка парировать любую его фразу.

— Очень хорошо, — сказал он, стараясь сохранить логику действий, — но вы знаете, как пройти к ее кабинету?

— Еще бы, — приветливо откликнулась рыжая. — Только не понимаю, что вам нужно, все равно ее в кабинете нет. Она уехала. Прикинулась репортером инкогнито и отправилась в Кейп-Мэй, это такое местечко, где отдыхают политики. В Нью-Джерси. Ну и наворотит она там дел. Не в Нью-Джерси, конечно, это я про шпионские репортажи. Имейте в виду, если в ближайшее время в федеральном правительстве разразится скандал, пусть все знают, что лично я тут ни при чем.

У Доминика голова пошла кругом. Что за чушь она несет? А может, у нее не все дома? Хотя какая разница — при таких-то ногах?

— Но вы… вы здесь работаете?

— Здесь? Вы что, издеваетесь? Пусть мне лучше ногти вырвут. — Девушка наклонилась, чтобы поправить ремешок, обвивавший левую лодыжку. Когда она выпрямилась, скользнув кроваво-красным маникюром по своей длиннющей, роскошной ноге, оказалось, что память Доминика опять дала сбой.

— Ты же здесь работаешь, Хали-Гали Молли! — Тони подпрыгивал, пытаясь заполучить обратно барабанные палочки. — Она моя воспитательница, дядя Ник. Она меня вчера научила, как правильно плеваться, чтобы слюни по подбородку не мазались.

Подробности о плевках Доминик пропустил мимо ушей, главным в словах Тони было сейчас совсем другое. Нет-нет, к успехам племянника в искусстве плевания он не остался равнодушен. Особенно если учесть, что вчера вечером раз и навсегда запретил ему этим заниматься. Малыш Тони пил минералку и заодно расплевывал ее по всей веранде — как раз когда Доминик пытался серьезно поговорить с отчаянно икавшей Синарой об их проблемах.

— Хали-Гали Молли? — переспросил он, в упор глядя на красотку, в мгновение ока превратившуюся для него из секс-бомбы в ядерные отходы, подлежавшие немедленной утилизации. — Так это вы Молли Эпплгейт?

— В формальном смысле да, — ослепительно улыбнувшись, призналась Молли. — Но дело в том, что вам нужна та мисс Эпплгейт, что временно выполняла обязанности директора центра «Беззаботное детство», а такой должности не существует уже целых — ого — десять минут. Считайте, что мисс Эпплгейт здесь нет. Она снова стала собой и уже далеко отсюда, на полпути к Вашингтону, округ Колумбия, или принимает ванну с гидромассажем. А я просто проверяю, все ли готово к отъезду.

Доминик пригладил волосы на макушке, как будто хотел проверить, на месте ли его голова. Голова-то была на месте, но толку от этого — чуть.

— Слушайте, мисс Эпплгейт…

— Молли, не забывайте, — перебила она. — Десять минут назад часы пробили пять тридцать дня, и я снова стала Молли. А мисс Эпплгейт куда-то вышла.

— Прекратите, — приказал он, с размаху заехал себе по запястью барабанными палочками, чуть не заорал от боли, но, как и положено мужчине, сдержался. — Это вы здесь за все отвечаете, с вами я разговаривал по телефону, и это вы, черт дери, должны во всем разобраться. Я заплатил за три недели, а не за одну. А вы мне даже одной не отработали, потому что Четвертого июля центр был закрыт.

— Я же не виновата в том, что это наш национальный праздник, — сказала она, по-прежнему широко улыбаясь.

— Да? А вы знаете, что Лиззи собрала все фейерверки, пока никто не видел, выложила из них на газоне «SOS», а когда стемнело, подожгла? Какой-то кретин заметил их со своего самолета, позвонил 911, и мы еле отбились от команды спасателей, готовых выносить нас на руках из огня.