Как

На железнодорожной станции ремонтировали старое кафе, снимали вывеску со словами БИСТРО «КВЕНТИНЗ». У входа была свалена целая груда новеньких стульев, сделанных из блестящих металлических трубок. Я села на пол у стены, оперлась рукой на только что снятую старую вывеску. КАФЕ СЭНДВИЧИ ГОРЯЧИЕ ЗАКУСКИ МОРОЖЕНОЕ. Я обратила лицо к солнцу. У работяг было включено радио, передавали «Стив Райт после полудня», безумные радиоголоса вопили друг на друга, верещали или хлопали, и музыка перепрыгивала от жалкого мастерства до пастельных тонов, до «Моррисси»[82] и «Бама»[83], до Мадонны, певшей о том, как ее тронули впервые в жизни. Вот эта песня, это такая песня, крикнул один работяга другому, стоит мне только ее услышать, и я всякий раз аж потом весь покрываюсь. Его приятель криво ухмыльнулся мне, почесал свою пыльную грудь и перевернул для меня один из стульев с преувеличенно дружелюбным жестом. Я улыбнулась ему в ответ и покачала головой — нет, спасибо, поднялась с пола, просмотрела расписание поездов до Лондона. Вернувшись домой, поднялась к себе в комнату. Я принялась выдвигать и задвигать ящики, складывать вещи в пластиковый пакет. Потом села на кровать. Потом все вынула из пакета, рассовала обратно по ящикам, положила обратно на стол, обратно под кровать, снова уселась на кровать, развернула скомканный листок бумаги.

Эмиэмиэми.

На работе я взглянула на себя в зеркало. Под глазами у меня были черные круги. Я села за стол выдачи, ощущая боль вокруг глаз, как будто эти круги были синяками, полученными в драке. Посмотрев на свою руку, висевшую сбоку, я сжала пальцы в кулак. Потом резко крутанулась на стуле, едва не свалившись с него, получила молчаливый выговор от Майры, четвертой начальницы. Проигнорировала ее. Проигнорировала затрапезного вида женщину, которая стояла передо мной с книгой и ждала, что я поставлю на нее печать. Женщина продолжала стоять с раскрытой книгой, смущение на ее лице постепенно переходило в страдальческое выражение. И когда она уже собралась раскрыть рот, когда уголки ее губ дернулись, а веки затрепыхались, как пойманная в силки птица, я шлепнула печатью о штемпельную подушечку, проштемпелевала книгу, шумно захлопнула и с улыбкой вручила читательнице.

Пора было что-то предпринять. От меня требовался какой-то широкий жест. Блистательная вспышка. Время призывало меня сыграть свою роль, выпустить на сцену шотландского героя, прирожденного бунтаря - подрывника, которого я всегда ощущала внутри себя.

После этого, когда никто не видел, я принялась за дело: каждый день я ставила одну-две книги не на свои места на полке, или даже, когда находила в себе достаточно отваги, ставила их вообще не на те полки.

До сих пор в глубине моей носоглотки держится тот цепкий дымный запах костра.

Барбара сказала, а-а, это, наверное, знаменитая Айслинг, ну да, ты же похожа на своего папу, а? Входи, у меня как раз чайник на плите.

В гостиной у нее пахло старыми яблоками; в клетке болтал и попискивал волнистый попугайчик. Листья чая всплывали на поверхность, когда в чашку лилось молоко. Ну вот, вздохнула Барбара, усаживаясь обратно в кресло. Потом поглядела на меня; она не улыбалась. Ну что ж, можно немножко поболтать, сказала она. Надолго ли домой приехала? О, да это вообще не срок. Значит, опять за океан, как вся молодежь, ай-я-яй, покачала она головой. Я слышала, ты вечно в разъездах. Но тебе бы следовало почаще бывать дома. С мальчиками все по-другому. А вот дочери необходимы отцам. Ты сейчас не замужем, Айслинг? Нет, я так и думала. Ну что ж.

Огонь зашипел. Она наклонилась, просунула сквозь решетку кочергу и поворошила угли. Я положила в рот оставшуюся половинку печенья, запила чаем. Я чувствовала себя вежливой и неловкой, совсем как десятилетняя девочка. Барбара с пыхтеньем выбралась из кресла, ох-ох-ох, старые косточки, никакой от них пользы организму, проворчала она, прошла в дальний конец комнаты и вернулась с фотографией в пластмассовой рамке. Это мы, когда мы ездили в Штаты, за год до его смерти, сказала она, а он всегда хотел там побывать, так что хорошо, что мы успели съездить.

На снимке она стояла рядом с маленьким седым мужчиной — они находились внутри какой-то серой бетонной коробки. Гляди, видишь — это свобода, мы внутри нее, это Статуя, ну, та самая. Мы попросили мою кузину снять нас, поясняла она. Мы забирались прямо к ней в шапку, да-да. Тебе тоже стоит туда подняться, если выдастся случай, ух, ну и вид оттуда, просто потрясающий. Нет-нет, ты посиди тут, Айслинг, я сейчас позвоню Мелани и скажу ей, что ты ее ждешь, она послушная девочка, наша Мелани, да нет, совсем не затруднит, это займет меньше минуты.