В 14 часов 02 минуты она, громко расхохотавшись, восклицает: «Какая прелесть!» — и по привычке оборачивается к другому креслу — пустому. Она все еще смеется, но уже безо всякого воодушевления, можно сказать, машинально. Затем, словно вспомнив о чем-то чрезвычайно важном, вдруг вскакивает и испуганно бежит в ванную; однако стиральная машина — ну просто чудо, а не машина! — все так же работает на полную мощность. И следить за стиркой совершенно ни к чему… Читателю, конечно же, известно, как выглядит ванная комната в стандартной девятиэтажке, не говоря уже о бытовых стиральных машинах. Описывать все это — пустая трата времени. В отличие от Мины П. мы не можем позволить себе писать о чем вздумается и как вздумается. Например, написать что-нибудь вроде: «Наконец-то купили гарнитур для гостиной. Грузчиков пришлось нанимать частным образом, но они запросили деньги вперед…» — и т. п.; написать такое для нас равносильно сознательному самоустранению. Иногда, правда, автор дает понять, что его героиня — это он сам, и даже начинает верить в эту выдуманную им самим несуразицу; но я не столь наивен. Нет, уважаемый читатель, и еще раз нет! Я принадлежу к тем писателям, которые несут ответственность за действия своих героев только в специально отведенное для этого время; все прочее меня не касается! Я не могу воспрепятствовать персонажу икс изменять жене, а персонажу игрек предаваться азартным играм, мне это попросту безразлично. И я ничем не могу помочь обманутой супруге персонажа икс, хоть она и пытается заставить меня восстановить справедливость. Как и любая инстанция, автор не имеет права вмешиваться в семейные конфликты — это вне его компетенции. Словом, я не отделение милиции и не народный суд; должен также заметить, что я не обязан, подобно магнитофонной ленте, фиксировать все, что происходит вокруг. Я, как и всякая инстанция, принимаю к сведению только то, что входит в мои полномочия. Поэтому дневник Мины П. не вызывает у меня ни малейшего интереса, я тут абсолютно ни при чем. Впрочем, ничего хорошего я в нем не нахожу, поскольку эта писанина абсолютно не соответствует моим принципам. Тем не менее я не стану отрицать его вполне самостоятельное существование, в противном случае я был бы вынужден усомниться также и в существовании самой Мины П. Ни за что, уважаемый читатель, ни за что! Давайте-ка лучше вместе подождем, пока наша героиня выйдет из ванной. В конце концов (это излюбленное выражение Мины П.), наличие конкурента вовсе не означает моей несостоятельности как писателя. Сейчас Мина П. старательно дополаскивает в ванне безупречно выстиранное белье, погружая вещь за вещью в прохладную голубоватую воду («Пользуйтесь синькой «Блуто»!»), и, тихонько напевая, аккуратно развешивает на балконе. Теперь осталось только разогреть суп; с минуты на минуту явится этот ее идиот — как всегда, с банкой маринованного шпината под мышкой, он ведь жить без него не может; вся квартира опять будет прокурена — не продохнешь…
20.VI. Наконец-то купили гарнитур для гостиной. Грузчиков пришлось нанимать частным образом, но они запросили деньги вперед, как в магазине. Они подрядились втроем доставить все в целости и сохранности; вместо грузовика у них был какой-то фургон, запряженный парой лошадей. Лошади мне понравились, особенно вороной. Вот уж не думала, что у лошади могут быть такие умные, печальные глаза! Когда приехали, то оказалось, что лифт отключен, и грузчики потребовали еще по сотне на нос. Я боялась, что Влад не согласится — при мне он никогда никому не уступает. Слава богу, он все-таки им доплатил, но я решила, что стулья буду носить сама. Тяжело; ноги у меня всегда были оч. капризные. В квартире грузчики опять невесть сколько заломили за то, чтобы собрать стенку. Тут уж Влад их просто выгнал, а когда мы остались одни, то поссорились из-за какой-то ерунды. Как глупо — поссориться именно сегодня! Сейчас он небось уж десятый сон видит — улегся в дальней комнате на раскладушке. Ну ладно, на сегодня хватит, хотя новостей куча и надо бы их все записать. Уже полночь.