Честно говоря, можете не придавать этому значения, поскольку все, что я сказал, стоит не дороже значка на майке или крючка на вешалке. Но-о-о не торопитесь снимать с него пальто, не то… своим уходом вы обожжете мне душу, оставив на ней незаживающий рубец. Он будет болеть, нарывать, наконец, он будет гореть, да, гореть, словно тридцать тонн угля в гитаре, когда гитарист в ударе, как будто отель, в котором служители забыли про огнетушители… вы еще слушаете меня? Ого, значит, вы уже потеряли голову или по крайней мере свою возлюбленную с бульвара Бэлческу, и если вы еще слушаете мою зажигательную трескотню из своих транзисторов и ваши сердца еще не окаменели, то вы узнаете историю о печальной Эммануэле, которая-пытается-любой-ценой-победить-на-конкурсе, пусть-на-самом-паршивом, чтоб-только-успокоилась-ее-душа, за-которую-никто-не-дал-бы-и-гроша, — историю, рассказанную самым сумасшедшим парнем в мире по имени Раду. Вы рады? Аплодисментов не надо. А, да-а-а, простите, чуть было не забыл: я обещал вам час назад песню, пе-е-е-сню, которая тронет даже дерево, даже камень, НЕ ПОКИДАЙ МЕНЯ в этот вечер под облаками, на вольном ветру и в тумане, вам стоит послушать историю о заурядном романе, о том, как девчонка оставила парня, она равнодушна, а он все страдает, чудак, вы слышите, как постепенно, подобно дымку сигареты, мелодия песни приходит, как буря, как молния, как вспышка огня, НЕ ПОКИДАЙ МЕНЯ, надеюсь, она равнодушными вас не оставит, да и кого не проймет эта песня? Тогда я дарю вам за поцелуй один совершенно убийственный ритм, электросмерть, высоковольтный ток — рок! рок! рок! рок! рок! — чтоб по утрам вы вместо масла намазывали его на хлеб, приятного аппетита! Закрыты институты, закрыты двери общепита, и забегаловки, похоже, закрыты тоже, лишь музыка, друзья, открыта, не нужно в дверь ломиться, ведь музыка у вас, не нужно прыгать из окна, музыка рядом с вами, этого не объяснишь словами, вот она, друзья, на улице и на балконе, как свежий ветерок, — рок! рок! рок! рок! рок! — упакованная и промаркированная, расфасованная и дистиллированная, ароматизированная и нецензурированная, воспроизведенная и утвержденная в срок — рок! рок! рок! рок! рок! — на площадках, на тротуарах, в стекляшках «соки-воды», в барах, она, ребята, вам принадлежит, она ваш паспорт, ваше удостоверение личности и золотая цепь на диск-жокее, стало быть, на мне, не думайте, что это бред, хотите знать один секрет? Точней, секрет лишь одного мгновенья, нет, дуновенья музыки, секрет запоминанья музыки, рока, живущего без позвоночника и ДНК, вот он секрет, которого наверняка никто не знает, и вы узнаете не раньше, чем ответите мне на один вопрос: эй, парни, вы случайно не видали, в какие дали улетают птицы на зиму? Ко-о-онечно, коне-е-ечно, в теплые страны, не правда ли, странно? Ха-ха-ха! И только музыка, друзья, не исчезает никуда и остается зимовать, вот в чем «трагедия», нет, нет, вы не пугайтесь, ничто не замерзает и не умирает в песне, ведь целый мир в ней крепко держится за руки, почти как я держусь за микрофон, настолько замусоленный, что он… вернее, я хочу, чтоб кто-нибудь из вас, друзья, его бы свистнул у меня, но только не забудьте мне оставить кепку и футболку с четырьмя обнявшимися парнями и значок на ней, вы спрашиваете, как зовут парней? Вы спрашиваете, как зовут четверку «Битлз»? Нет, кроме шуток, это вас интересует? Ведь, честно говоря, такой вопрос сегодня никого не волнует, и даже бабушку, да, кстати, эту песню я посвящаю бабушке Николь Дэвис, моей любимой, конечно, я имею в виду Николь Дэвис, а не ее бабушку, погромче звук, погромче, старина, сурдина не для вас, ведь музыка должна на полную катушку врубаться и крутиться так, чтобы сбивать в полете птицу, растапливать снега и ледники и зиму превращать, конечно, в лето, друзья, говорит Раду Валеда, музыка — это трамвай, теплоход, самолет, да, да-а, да, музыка — это чудесный воздушный шар, которому не страшен ни ураган, ни пожар, ни столкновенье, потому что музыка, эй, слушайте, музыка — это самый надежный из видов транспорта, неуязвимый для катастроф и крушений, эй, слышите? — вы не должны сидеть в углу без движений, как, неужели вы все еще сидите? Тогда включаем Му-у-у-узыку-у-у-у! Так, музыку, ребята, а слабонервных, как говорится, просим удалиться, те, кто остался, давайте в приемниках усилим звук, поскольку ваш друг, ведущий по имени Раду Валеда, который в свои тридцать лет имеет всего два костюма — для музыки и для театра, — сейчас перед вами взорвет музыкальную бомбу с нейтронным эффектом, но после этого взрыва вы все останетесь живы, а сахарный город рассыплется и растворится в ночи, лишь только в эфире у нас зазвучит: «В горький час, когда душа в печали, дева Мария шлет мне знак мудрой фразой ПУСТЬ ВСЕ БУДЕТ ТАК…», эй, вы, бросьте это, бросьте, слышишь, друг, не прижимай так судорожно свою подружку, расслабься и танцуй себе, не думая о завтрашнем уроке математики, танцуй себе, пляши, как говорится, от души, вертись вокруг нее, как хочешь, и выкинь все из головы, во всяком случае, прогулам можно объясненья подыскать, а року, а року — НЕТ, его никто не объяснит. А-а-а, все понятно, вам, видно, это дело надоело? Наверное, домой вернулись предки? А может быть, соседи колошматят табуреткой по батарее?.. А, ничего, переживут, танцуйте на здоровье и помните, что музыка не требует священных жертв лишь на других планетах. Кому наскучило? Ах, вам, барышня… Для мадемуазель Николь Дэвис, свернувшейся комочком в моей груди, как раненая птица, дарю медовый дух музыки, сплошные соты для Николь Дэвис, вы слышите, я, Раду Валеда, то есть тот, кому вы не наскучили, друзья, кто вас ни в чем не упрекает и все еще вас любит так же сильно, как театр и как вот этот вот сарай для выхода в эфир, я раскручу вам музыку о вас и о себе — СМЕРТЬ КЛОУНА, эй, только попрошу не плакать, не будьте, в самом деле, нытиками, глотните-ка пивка и закусите губы, алые, как ЗЕМЛЯНИЧНЫЕ ПОЛЯНЫ, займитесь, наконец, любовью, надеюсь, это ваших стариков уже не испугает, да что же вы заладили, как будто попугаи, изображающие верх любопытства: «Как зовут четверку «Битлз»? Как зовут четверку «Битлз»?»… Ну ладно, так и быть, прошу всех к столу на брэкфэст, на динэ, на саппэ, зовут их Джон Леннон, Пол Маккартни, Ринго Стар и Джордж Харрисон, ну теперь-то вы успокоились? Ах нет, простите, конечно же, вы не сможете успокоиться, пока не услышите вот эту проникновенную — да, я сказал «проникновенную» — мелодию СТРИТ ФАЙТИНГ МЭН, да, да, вы угадали, это «Роллинг Стоунз»! Ну что, я здорово поднял ваш тонус? Еще бы! Моя мама — это Роллинг Стоун, мой папа — это Роллинг Стоун, а Раду Валеда — самый большой Роллинг Стоун, ловите же меня, я грохочу, качусь, я скатываюсь, но, разумеется, не дальше, не дальше сладких, сахарных объятий Николь Дэвис с ее бездонной улыбкой, в которой могут утонуть все здания города, о, я забыл о том, что сахар всюду — в арбузах, в музыке, в магнитофоне, в студийном микрофоне, ну и, конечно же, в моем неповторимом голосе, поющем вместе в вами: «Май шерона, май шерона, май шерона…» Кстати, у кого нет магнитофона, а главное — радиоприемника, скорее купите, купите все, что работает на интегральных микросхемах, на интегра-а-альных ми-и-икросхемах, они надежней ламповых, эй, нет, нет, нет, не зажигайте свет, пускай горит, пускай играет только музыка, музыка и интегральные микросхемы — так будет называться солнце завтрашнего утра, ах, Николь Дэвис, где ты сейчас?.. Дома? Николь, тебе не холодно? Тебе не холодно такой нагой и беззащитно молодой?.. Эй, вы, друзья, не смейтесь надо мной, мне иногда к лицу быть несколько сентиментальным, ей-богу, извините, я исправлюсь, я вам поставлю сингл Рода Стюарта… Ну как? Теперь-то я вам нравлюсь? Не правда ли, я — парень секси, и контролеры в трамваях немножко секси, и моя сиамская кошка тоже секси, ну да, друзья, возможно, что ее зовут иначе, ее зовут… нет, кроме шуток, вы не догадываетесь, как ее зовут? Тогда я вам скажу, скажу, но прежде скажет Донна Саммер: Любимая, сегодня вечером хочу, чтоб ты была самая-самая горячая, ХОТ СТАФ, горячая, как десять батарей, согрей меня скорей, чтоб губы твои, ах, а-ах, я помнил бы всегда, друзья, а кошку, между прочим, зовут Немезида, она царапает меня, когда я завожу плохую музыку, уй!.. уйя-а-а-а!.. Вы слышите, моя кошка понимает музыку, как взрослый человек, что ж, видимо, судьба такая у диск-жокея: терпеть, корпеть, потеть, курить, но, слава богу, не гашиш, иначе вместо музыки вам был бы… зачитан некролог с прискорбным извещением о том, что мы погибли за музыку на баррикадах, да, за музыку, черт бы ее побрал, конечно, было бы неплохо, чтоб вместе с ней черт прихватил и меня, но одному ему, наверно, будет трудно справиться с двумя, поэтому я объявляю в микрофон: «Уан, ту-у, фри-и, фо-о…» Сегодняшний вечер — это наш с вами вечер, это вечер нашей семейной встречи за столом с остывшим чаем, вокруг которого собрались гости, приглашенные на свадьбу, гости, которые поднимают тосты и пьют дорогие напитки: шампанское, бренди, коньяк или виски, которые курят и слушают диски, и только лопух, проигравшийся в пух, или же псих, сбежавший из больницы, захочет жениться в такой дивный вечер, овеянный мирным покоем, но знайте, друзья, что со мной приключилось и то и другое, о да, я хотел бы жениться сейчас, и, конечно, на музыке, на музыке группы «Пинк Флойд», ЕЩЕ ОДИН КИРПИЧ В СТЕНЕ, не-е-е-е отходите от ваших приемников, не-е-е-е оставляйте меня наедине-е-е с микрофоном, в этой бесстыдной маске, которую я не могу сорвать с лица, ну ладно, оставьте меня, подлеца, а вы-то, в какой маске вы, деловые девчонки и парни, валяющие дурака? Однако примите в подарок пока эту великую музыку: ЙЕСТЭДЭЙ… Да, был и я вчера парнем что надо и тоже умел бить баклуши и слушать хипповые записи с модных кассет, вчера, когда было мне столько же лет, сколько вам, и я беззаботно слонялся по городу без мусора, без огорчений и умственных перегрузок, вчера, когда мой дедушка слушал Карузо и, не подпадая под насмешки соседей, мог преспокойно ходить в оперу, ставшую нынче корзиной для старых бумаг, которую по вечерам высыпает в свой мусорный бак уборщик по имени Джордже, да, опера умерла, да здравствует опера, рок-опера ИИСУС ХРИСТОС СУПЕРЗВЕЗДА; да-а, Мария-Магдалина была не той особой, которая вешалась на шею первому попавшемуся парню, вы мне не верите? Тогда что скажете об этих новостях, горячих, словно блинчики в гостях, о том, что и полиция, поли-и-ис, запела вслед за ней на бис: «Не стой ко мне так близко», а я скажу: нет, нет, ты стой, ты встань ко мне, пожалуйста, поближе, чтоб я прочувствовал твое воздушное и нежное дыханье и обнял бы тебя, как обнимаю Город, весь огого-о-о…род с его троллейбусами, с юбками, развешанными на балконах, чтоб я обнял его с тобой, со мной и снова научился бы смеяться — ха-а-ха-ха, — смеяться над телеграфными столбами, над женщинами с алебастровыми лбами, запрятанными в меховые шляпки, и над прожженными пижонами с их дюжиной костюмов, пахнущих лавандой, да, я сказал, лавандой, бррррух! — каким же холодом несет от этой кошки, которая поет, от пальца, который нажимает кнопку, от меня, вашего друга Раду Валеды! Но речь моя, ребята, горяча, друзья, любите же друг друга и постарайтесь не пропустить ни единого звука, ни единого шанса, ни единого слова, я с вами, я рядом, а они — это поли-и-ис, поющая «не стой ко мне так близко» с поставленного мною диска. Алло? Да, я у телефона, погромче говорите, не расслышал, кто? А, мадемуазель Николь Дэвис, я вас слушаю, алло? Не понял, что вам нужно? Конкурс? Какой конкурс? Друзья, это я делаю вид, будто бы не знаю, о чем идет речь. Алло, какой еще конкурс, мадемуазель Николь? Не существует никакого другого конкурса, кроме этой чу-у-уткой апрельской ночи, чуть схваченной инеем, ночи, которую Раду Валеда предлагает вам, незнакомым друзьям. А тебе? Конечно, конечно, моя дорогая, и тебе я дарю эти капельки жизни с магнитофонной ленты, эти миндальные мелодии, эти сентиментальные песни… Как это на каком месте? Ребята, слышали вопрос — на каком она месте, дорогая Николь Дэвис, не волнуйся, ты в безопасном месте, но это все частности, ребята, особенно когда магнитофон взрывает динамит с названьем МАРАФОН, да, марафон в зыбучих песках Азии, и тот, кто выдержит его накал и первым разорвет в экстазе магнитофонную — нет, финишную — ленту, получит чек, который он заполнит сам, не веря собственным глазам, в деньгах он будет просто-напросто купаться, уж в этом можете не сомневаться, итак, мы продолжаем наш «Марафон» с сумасшедшими парнями из «НЕОТОН ФЭМИЛИ», в то время как я продолжаю деловой разговор с прелестной Николь Дэвис, которая на другом конце провода сидит такая полусонная, томная и теплая, как пара меховых перчаток, да, милая, как пара меховых перчаток… Конечно, я тебя люблю, да, я тебя всегда любил так сильно, что у меня от этого сводило скулы, сильнее, чем прогулы уроков математики в гимназии, сильнее, чем… но что я говорю? Что я мелю? Какие глупости! Конечно же, тебя я не люблю, я не-е лю-у-блю тебя, любимая, ты слышишь? Не люблю тебя… К двенадцати? Прекрасно! Обязательно приеду, когда закончу передачу… К тебе на дачу? Да, жди, моя дорогая, на террасе, ты знаешь, я уже в атасе! А ты пока что почитай какой-нибудь роман, чтоб успокоиться до нашей встречи, я знаю, что, когда ты ждешь меня, читать уже не можешь от избытка чувств, от музыки, достигшей критической массы, скорее уходи с террасы, сейчас раздастся взрыв! О да, друзья, его устроит Раду Валеда с помощью ИНДЕЙСКОГО ЛЕТА, неповторимого лета, сме-е-е-ртельного, как сальто-мортале! Я жду, Николь Дэвис, приговори меня к смерти, расстреляй меня самыми слепыми пулями из всех когда-либо отлитых на земле, скажи мне, что ты любишь, что ты ненавидишь эту музыку, а с ней — меня, и эту жизнь, и этот круг, который замыкается. Да, замыкается круг, но не моя передача, друзья, у микрофона по-прежнему Раду Валеда, не помышляющий о том, чтобы сказать вам «спокойной ночи», а кто захочет сказать «спокойной ночи» в такую ночь, тот точно заболеет неизлечимой хандрой и печалью, не забывайте о том, что я не врач, не делаю уколов, не прописываю стрептоцид и не знаю, что такое аппендицит — может, хвост у кенгуру, так что, девочки, не надо целоваться на ветру и тем более прощаться, ночь никогда не кончается, рассветы созданы для малодушных, для скучных недоверчивых людей, для сухарей, а музыка — она зеленая и сочная, так пейте же ее, смакуйте, берите в жены, пока еще не слишком поздно. Слишком поздно? Кто сказал: слишком поздно?.. Как зовут четверку «Битлз»? Ребята, честно говоря, какая разница? В такую ночь это уже не играет роли, их зовут так же, как и вас, кроме разве что одного, которого зовут Николь Дэвис, и того, который вам известен как Раду Валеда, да, следовательно, это я, ребята, — оуоу! — я, такой же я, как и все вы, друзья, такой же, как вы, как и мелодия, да, эта вот мелодия, этот компресс на горячем лбу, конечно же, «Всевышний — всего лишь термин», да, «Битлз» — старье, но я прошу, не торопитесь бога ради поливать меня последними словами, сентиментальный парень Раду не заслуживает миллионной ругани радиослушателей, вы можете меня бросить, но только умоляю, не ругайте, давайте обойдемся без бранных слов, вы же хотели знать, ребята, как зовут «битлов», вот я и рассказал вам, более того, я постарался тронуть ваши души, друзья, я приглашаю вас послушать песню, которая мне стоила когда-то переэкзаменовки по музыке, поскольку в свое время я сбежал с урока по канону лишь для того, чтобы послушать это, это, эээээ-это… КАМ ТУГЕЗЭ! Эй, слышите, идем все вместе, все вме-е-есте, слышите, идем со мной все вместе к завтрашнему дню, к огню, к восходу солнца, у нас ведь есть на это право, есть, потому что мы высокие, способные и молодые, о да! способные и молодые ребята, черт побери! Теперь я музыку врублю еще сильней, чтоб ночь тихонечко ушла на место, на свое место, не так ли, девочки, согласны? ИДЕМ ВСЕ ВМЕСТЕ — вот и прекрасно, скорей глотайте эту музыку, глотайте, вам говорят, ведь это же не яд, ребята, это же лекарство, аспирин, тетрациклин, нет, я не врач, но мне не стыдно в этом вам признаться, и если я кого не исцелил, то всех вас горячо целую и с этого момента впредь передаю вас в добрые доверенные руки, я думаю, что вы их знаете, мои друзья, мои подруги, это — великое, неповторимое, божественное, любимое…»
