Язык печатных изданий, так же как и разговорный, беспрестанно оттачивался и обогащался новыми понятиями, хотя многие и сомневались, что они лучше старых. В городе выходила одна газета, но для жителей оставалось тайной, кто ее печатает, сочиняет передовицы и заказывает рекламу, выезжает в командировки и кто, в конце концов, ею руководит. Читатели недоумевали: где же состоялся футбольный матч, если стадион так и забыли построить? С кем соревновался рекордсмен по прыжкам с шестом? Что это за нефтеперегонный завод, на котором якобы произошел взрыв? В округе на десятки километров и не пахло нефтью. Куда приземлялись самолеты? Об аэродромах в этих краях и слыхом не слыхали. Кто совершал растраты, если уже давно никуда не отчисляли никаких средств, да и сама профессия бухгалтера сделалась ненужной. Газета распространялась о различных происшествиях, торжественных открытиях монументов, давала обещания, придерживалась определенных позиций, распространяла опыт. Жители башен из слоновой кости читали обо всем этом без малейшего интереса. Им было глубоко наплевать на то, что написано в газете, как, впрочем, и на нее саму. Поговаривали, будто она поступает из специального тоннеля, в чем, по правде сказать, многие сомневались, считая, что газету выпускают в обычной башне из слоновой кости, да и откуда взяться специальному тоннелю на этой выжженной солнцем равнине, напоминающей утыканного белыми колючками ежа.
Жители давно уже не удивлялись лозунгам типа: «ДРАБ ННЕР, НВБЖГФРТЗЛД РИН КЛ!» Они их попросту не замечали. Впрочем, они пренебрегали и советами о поведении в дневное время на улице, которыми пестрели газетные полосы: «ДВ НВ ПУСТ ЛИННЕТ НХР МВН ХМУЛЖ УММ ТУЙМИ ВШЕСЕЛАНТРА ЫЫИН ЕВО РТКЫС Л-ЖУЛ КВБИФХ!» И так далее. На призыв газеты: «КВ ПО О ЗИЛ ОТПР КСЕРТО ЭЖЕБЕХЫ НЬЯД ХРУТ С ЛЕГ!» — они отвечали: «ТРМН КУД ВО!» Даже самые неумелые хозяйки обходились без изучения примитивных кулинарных рецептов, включавших теперь такие компоненты, как: ГДНФ, МЭР, ТИЗОТМ, ВОП, КУМФЖУ, ЛОПОДУ, или ТИДОРИТ, а отнюдь не ПЯСА, РИВА, ЯССА, УФАСИ, ТРУХТЫ, которые уже давным-давно исчезли. Зато возникли всевозможные диеты, предохраняющие человеческий организм от гастрономических излишеств и благотворно влияющие на него, где знак равенства ставился между тарелкой супа и стаканом дистиллированной воды или между бифштексом и ложкой марганца. Жители города свыклись с занятиями, строго ограниченными только физиологическими потребностями. Все остальное утратило смысл. Разве кто-нибудь теперь читал книги и журналы? Вспоминал концерты? Театр и кино превратились в экспонаты музея, куда, впрочем, уже давно никто не захаживал. Люди потеряли вкус к езде на велосипеде. Позабыли о пикниках и вылазках на природу. Только крысы еще собирались вместе, имитируя подобие деятельности. В их писке порою слышались нотки человеческого голоса. Затем они проворно прятались под выгребной ямой. Никто, кроме хорьков, уже не делал продуктовых запасов. А кроты превратились в единственных зодчих мегаполиса. И даже ночь, казалось, позабыла, как плавно она опускалась на землю в былые времена. Любители багровых закатов, всякий раз вспоминавшие свое беспокойное, полное унижений детство, глядя на солнце, медленно заползающее за холмы, точно улитка, придавленная тяжестью собственного панциря, лишились этого зрелища. Куда исчезли закатные краски, посвечивающие пурпуром облака? Где эти непередаваемые оттенки? Где бледно-голубой, розовый, оранжевый? Фиолетовый, зеленый или морской волны? Неужели отошли в прошлое вечера с их зыбкой изменчивостью? Сумерки, сгущавшиеся в ночь, и луна, яркая, как уличный фонарь. Что осталось от всего этого, кроме реальности, пропахшей тухлыми овощами? Совсем иначе опускалась теперь ночь на равнину. Солнце нещадно палило по двенадцать часов кряду, а потом буквально падало с неба, как картина со стены. И тотчас же становилось темно. Как будто кто-то выдергивал штепсель из розетки. Все погружалось в кромешную тьму, поглощавшую даже слабые лунные блики. И только башни из слоновой кости, наперекор всему, мерцали белизной в густом мраке. Такими они и пребудут вовеки.