Как Зюганов не стал президентом

И тут выкладываю последние козыри: «Здесь должны присутствовать генеральный прокурор и председатель Конституционного Суда. Они разделяют мою позицию». Ельцин уже просто ворчит: «Вы за себя говорите! Вы за других не говорите! Я знаю их точку зрения». Мне тоже приходится перейти на более мирные тона: «Ответственность в данном случае будет лежать на вас. Президент России — это объединитель нации, а вам, Борис Николаевич, навязывают войну. Даже непонятно, кто дает такие советы!..»

…Я ожидал, что именно сейчас президент перевернет лист на столе и подпишет указ о моем освобождении. После тяжелой паузы Ельцин произнес, как мне показалось, через силу: «Да, их нужно разогнать. Мне нужны два этих года. Указ готов к подписанию. Проблему решим, наверно, так: поэтапно… Помещение Госдумы и компартии пока не занимать! (Между тем здание Госдумы уже занято. — О.М.) Сегодня я буду говорить со Строевым и с Лужковым. Идите. Ждите команды».

Когда Ельцин это сказал, я понял, что ничего страшного уже не случится. У президента хватило мудрости перешагнуть через себя, через свой характер. Он понял, что затея может кончиться трагически, что его пытаются использовать. Я не сомневался, что ельцинская фраза «Ждите команды» — это уже слабый отголосок пролетевшей грозы. Последними раскатами грома были и начатое блокирование здания Госдумы, и объявление, что оно заминировано. Но уже около 8-00 Крапивин (начальник Главного управления охраны. — О.М.), позвонивший мне в министерство, начисто рассеял все мои сомнения: «Дана команда думцев запускать!»

В довершение всего сразу после совещания Куликов попросил одного из своих генералов-однофамильцев — начальника столичного ГУВД — встретить в аэропорту московского мэра Юрия Лужкова, возвращающегося из какой-то поездки, и рассказать ему, о чем говорилось на совещании у президента, чтобы он был готов к разговору с Ельциным. Лужков, по словам Куликова, также категорично высказался против разгона Думы и запрета компартии.

Почти всякий автор мемуаров стремится представить в них себя в наилучшем свете. Так что читать их, мемуары, надо, всегда имея это в виду, делая на это скидку. Может быть, в реальности, возражая Ельцину, Куликов и не был так настойчив и храбр. В частности, не уверен, что он, находясь в кабинете президента, мог в глаза ему сказать, что задуманное им «похоже на авантюру». Однако в целом, думаю, примерно так оно в действительности и было, как пишет Куликов. Подтверждением тому служат слова самого Ельцина — что против его планов «неожиданно резко» выступил министр внутренних дел и что ту же позицию занял премьер Черномырдин.

И все-таки большинство — «за»

Однако в целом сам Ельцин то утреннее совещание 18 марта (он ошибочно датирует его 23-м), его исход и настроение большинства тех, кто на нем присутствовал, описывает несколько иначе. Упомянув, что против его планов высказались Куликов и Черномырдин, президент пишет, что большинство участников совещания поддержали идею переноса выборов:

«Борис Николаевич, — говорили мне, — вы же не отказываетесь от выборов, вы только переносите их на два года, поэтому обвинить вас в нарушении демократических принципов нельзя. Народ не хочет никаких выборов. Все привыкли к вам. И с коммунистами можно покончить только решительными действиями. Сколько лет они будут людям головы морочить, отравлять всем мозги?! Сейчас, может быть, тот самый благоприятный момент, когда это можно сделать. У вас пошел рейтинг вверх, за вами все пойдут».

Наконец я сказал: «Все понятно. Большинство — «за». Совещание закончено. Идите, я подумаю сам».

Последнюю точку ставит Чубайс

Перелом в своем настроении Ельцин объясняет не возражениями помощников, не сопротивлением Куликова и других высокопоставленных чиновников. По крайней мере, считает он, не это сыграло решающую роль. После описанного совещания он все еще продолжал раздумывать, как поступить. Окончательное решение надо было принять быстро, в течение суток, пока информация о его планах не распространилась за пределы узкого круга посвященных. В этот момент, как пишет Ельцин, инициативу взяла на себя его дочь Татьяна. Она пригласила в Кремль Анатолия Чубайса, не занимавшего, как мы знаем, в ту пору никаких официальных постов, и попросила отца принять его и выслушать «другое мнение». По словам Ельцина, именно разговор с Чубайсом оказался решающим. Сам президент так излагает его:

«Борис Николаевич, — сказал Чубайс, — это не девяносто третий год. Отличие нынешнего момента в том, что сейчас сгорит первым тот, кто выйдет за конституционное поле. Хотя, в сущности, и в девяносто третьем первыми за флажки вышли они. Это безумная идея — таким образом расправиться с коммунистами. Коммунистическая идеология — она же в головах у людей. Указом президента людям новые головы не приставишь. Когда мы выстроим нормальную, сильную, богатую страну, тогда только с коммунизмом будет покончено. Отменять выборы нельзя».