... как журавлиный крик

Сегодня, когда мы подъезжали сюда на машине, меня охватило непонятное волнение. Казалось, я шел на встречу с близким, с кем расстался давным давно. «Волнуешься, старик!» — отметил Барба мое состояние.

Меня удивляло, что я ничего здесь не узнаю. На этом склоне я бывал много раз. Неужели туман так неузнаваемо все меняет?» Однако это место кажется мне знакомо. Я остановился. Нет. Не помню. Если там слева густой кустарник, то… Я пошел влево, но наткнулся на лощину. Надо оглядеться. Я стоял до того, как вспомнил Барбу, и сразу позвал его. Ответа не было. Я пробежал вперед и покричал еще, и еще раз его имя. Никакого ответа.

Не помню, сколько я исходил, прежде чем вышел на эту поляну. Здесь было меньше тумана. Прямо на глазах он расходился, и сквозь него открывался необычайный пейзаж. Я остановился, чтобы отдышаться. Картина производила впечатление особой, неземной красоты. Картину эту сотворил расходящийся, разорванный на клочья туман.

Я любовался, пока что-то тяжелое не ухнуло внизу. Я посмотрел в ту сторону и обомлел. На поляне в клочьях тумана показался Великан.

Вслед за испугом у меня появилась надежда остаться незамеченным. Нас разделяла полоса тумана. Мне достаточно было присесть, чтобы спрятаться за нее. Однако Великан, хоть и был сосредоточен, шел прямо на меня. Казалось, он углублен в свои мысли, и знает свою цель, и свободно идет к ней. Когда он пересек полосу тумана, у меня не осталось никакой надежды. И когда он подошел ко мне и, ничуть не удивившись стал что-то говорить, меня охватил ужас. Он стал делать странные движения. Я заметил, что и я делал такие же странные движения. Потом стало ясно: он повторяет меня. Но он не передразнивал меня, а был как-то связан со мной — так, что мои движения передавались ему. — Перестань суетиться, ты мне мешаешь — сказал Великан.

— А что я тебе делаю? — вырвалось у меня детское оправдание. Великан усмехнулся.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Юрра, — протяжно отметил он ударение на последнем слоге.

Я вспомнил, что где-то в Прибалтике так называют море.

— А куда ты идешь?

— На встречу. С тобой. С собой. Он помолчал и как бы про себя грустно сказал:

— Да… Ты меня не помнишь… Ты себя не помнишь. Мне показалось, что передо мной стоит и заговаривается сумасшедший.

— Знаешь что, иди своей дорогой, я пойду своей — предложил я. — Так было до сих пор. Но вряд ли ты от этого выиграл, — ответил он.

Я понял, что он меня так просто не отпустит.

— Тогда пойдем вместе.

— Если б это было возможно, — помечтал он и добавил: — Мы ведь уже были вместе.

При этих словах лицо Великана показалось мне очень знакомым.

Конечно, я его знаю! Это лицо… Настолько знакомо — и не могу вспомнить…

— Мы расстались в детстве, — он помогал мне вспомнить что-то очень знакомое. Смотрел на меня спокойно — с высоты своего огромного роста.

— Детство… Одним из увлечений были кони.

— А ты на конях много катался? — спросил я. Он кивнул, дав знать, что одобряет мою попытку. У моего дяди было две лошади. Одна считалась моей. — А твоя лошадь была та, что худая, резвая. Лицо Великана еще более просветлело:

— Ты тайком подкармливал ее хлебом и яблоками, чтобы у нее было больше сил. Потом тебя отвезли к тетке. Ты долго не мог привыкнуть. Прятался и плакал по маме, друзьям, лошадям…

Дальше можно было не продолжать. Меня осенила догадка. Однако я понял по его глазам, что было излишней откровенностью признаться, что в нем я узнал себя. Я вспомнил свои детские фотографии и сказал:

— Ты почти не изменился.

— Аты изменился сильно. Ты почти другой, — не жалел он меня.

— Да, но столько лет прошло. — Пытаясь оправдаться, вспомнил я греков: старому коню и бежать осталось меньше.

— Дело не только в этом. Он помолчал и, понизив голос, как будто сообщая секрет, сказал: — Ты заблудился.

— Это не беда. Туман… Я говорил товарищу, чтобы не отрывался.

Но великан меня не слушал. — Я сейчас найду дорогу. Эти ме-. ста мне знакомы…

— Сомневаюсь, — мрачно отрезал Великан. — Своей дороги ты уже не найдешь.

— А это почему?

— Ты ходишь не в том пространстве.

— А в каком пространстве мне ходить? Я живу на Земле. Я не марсианин. И не космонавт. Я простой человек.

— Это пространство и искалечило твой ум.

— Это как же?

— Ты забыл, что существует простор, в котором нет никакого центра. Простор… — Он мечтательно посмотрел вдаль и, вздохнув, продолжал: — Когда нет центра, тогда хорошо: свобода… добро… красота.

Мне показалось, что он заговаривается. Чтоб вернуть его внимание, я спросил:

— Что за центр? Вот у меня он есть?

— У вас центр один. — Со мной он объединял всех взрослых. — Это вы сами, по своим представлениям о себе. Каждый из вас старается творить его.

— Так, по — твоему, мне забыть себя?

Он не обратил внимания на мои слова:

— Ваш образ создает пространство вокруг себя. В своих взаимоотношениях с людьми, с вещами, с идеями. Этот центр творит вокруг себя одиночество. И все потому, что знает только один путь удовлетворения себя — через желание и владение. А им сопутствует тревога.

Он усмехнулся и, покачав головой, закончил как-то коряво:

— Как смешна эта деятельность самозащиты!