... как журавлиный крик

Справедливости ради надо отметить: не все акции Солярис-Природы были тогда опасными или зловредными. Так, Лес действовал через Лесного Старика. Этот старик обычно выходил из лесу на дорогу, услышав скрип телеги, подсаживался к вознице и довольно подробно рассказывал: что ждет людей, как им надо себя вести. Выложив все это, просил остановить телегу в самом дремучем месте и, попыхивая люлькой, уходил в чащу. Проехав сотню метров, возница догадывался, что с ним беседовал не обыкновенный, а Лесной Старик. Его охватывало состояние мистического страха, озарения и восторга. Это состояние он передавал аульчанам. А те несли его в другие аулы. Особенно в военные годы, но и потом, долго еще после войны, во всех аулах Бжедугии слышал я передаваемый из уст в уста Апокалипсис Лесного Старика. По рассказам, это был один и тот же старик: благообразный, попыхивающий трубкой.

Что касается мусульманской веры моей нации, воспоминания детства убеждают меня: она лишь по форме мусульманская, а по содержанию в большей части языческая.

Язычество — детская пора человеческого духа. Когда в детстве окунаешься в язычество, оно оставляет поэтические воспоминания. Каким бы ни было детство..

Я заговорил о волшебствах Природы в связи с весной. Именно

весной становятся особенно явными ее волшебства. Помню, когда все живое, возбужденное весной, не могло угомониться всю ночь. Безумствовали лягушки, в базах бодрствовала скотина, а та, что смогла выйти, ходила неприкаянная. В своих гнездах всю ночь свиристели птички.

Люди сновали по улицам или собирались группками, слышны были их говор и счастливый смех.

Приходили и уходили соседи. Тетя Саса и Нысэ были заняты своими делами больше, чем днем.

Днем не так было заметно цветение деревьев, но ночью — какими они были той ночью! Вишня накинула на себя покрывало из цветов — от земли до земли, не видно ствола! Абрикос цветет высоко, до неба. А невысокие жердели, все три, словно сцепившись за руки, цветут вместе.

Подходишь к любому дереву — и чувствуешь торжественное, особенное, откровенное его цветение.

Как потом, спустя много лет, рассказывала тетя Саса, один мальчик всю ночь «дурачился»: подойдет к дереву, постоит — и неожиданно звонко — звонко расхохочется! Потом подходит к другому дереву. Стоит, набирается смеха — и опять звонко — звонко… Когда его спрашивали, что это с ним, он отвечал, что его «щекочут» деревья.

Не помню проделки этого мальчика. Хотя кое-кто говорил, что это был я… Но ту теплую, светлую весеннюю ночь, околдовавшую всех нас, помню до сих пор.

Уже в огородах поднялась кукуруза, уже на грядках выстроился зеленый лук. По утрам бригадир опять стал кричать у ворот, требуя, чтобы не опаздывали. Это был другой бригадир — злой, бессердечный, никогда не улыбавшийся. Все с любовью вспоминали прошлогоднего, которого перевели в табачную бригаду. Тетя с Нысэ возвращались с поля поздно, очень уставшие. В связи с жертвами весеннего разлива тетя ужесточила условия, предъявляемые к моему поведению в ее отсутствие. Я ни в коем случае не должен уходить со двора весь день.

Однообразие этих дней взорвало неожиданное появление двоюродного брата Руслана. Он выскочил из-за угла хаты, где прятался, чтобы испугать меня. Это был настоящий испуг — от настоящей радости! Оказалось, они приехали с матерью, тетей Нагойхан — сажать огород, принадлежавший им здесь. Тетя прислала Руслана и

проведать меня, и пригласить к себе. На мои слова о том, что мне нельзя покидать все это хозяйство, порученное мне на целый день, Руслан стал хохотать:

— Да откуда она узнает, куда ты ходил? А кому все это хозяйство нужно?! — неотвратимо соблазнял он.

Так Руслан начал крушить узкие границы моего жизненного пространства и избавлять меня от педантизма. Однако закончилось все это не лучшим для меня образом.

Каждый день я ходил к ним, а потом уговаривал Руслана пойти к нам, помня о своих обязанностях стража хозяйства.

В конце тетиного огорода было место, в котором осталась вода от весеннего разлива. По краям оно заросло осокой. Мы делали из ивовых прутьев подобие невода и протаскивали его по дну этого водоемчика. Наш «невод» выбрасывал на берег множество рыбешек. Мы вывешивали их на веревочке, протянутой под карнизом коридора, и ждали, когда они подвялятся. На каком-то этапе Руслан заявлял: «Готовы!» — и мы начинали их есть.

Руслан из всех двоюродных братьев был самый веселый, авантюрный и легкий. С ним было хорошо. Однажды я с ним даже грабил магазин, и было это потом, когда я вернулся в аул Кунчукохабль.

Вскоре настало время, когда им надо было возвращаться: тетю отпустили из колхоза ненадолго.

В следующий раз приехали тоже ненадолго — полоть огород. Было уже жарко, и на Белой купалась вся детвора аула. В самой Белой купались большие ребята, а мы, маленькие, — в заливчике, где водились лягушки. Метод обучения плаванию Руслан избрал самый простой и эффективный: толкал меня с берега в глубокое место, прыгал за мной и, чуть — чуть подталкивая, помогал выбраться. Я плакал, ругался, но потом был не прочь повторить урок.