Как жизнь, Семен?

— Скучаем, молодые люди? — спрашивает он и приставляет оттопыренный большой палец к носу — начинает дразниться. Но мы не обижаемся, а смеемся.

Сегодня он не прослушивал маму, и это удивительно. Раньше он всегда спрашивал, что болит.

Когда он собрался уходить, я соскакиваю с лежанки и подаю ему пакетик с деньгами.

— Что такое? — любопытствует он. Осторожно развернул пакет, поморщился и положил на стол.

— Это вам! — почти кричу я. — Вера велела…

Доктор будто не слышит. У него такое лицо, словно он сейчас затопает ногами.

Он уходит, а я опять забираюсь на лежанку. Снова медленно тянется время. Таня спит. Пытаюсь читать, но ничего не получается: держу книгу перед глазами, а сам думаю о докторе.

Когда он идет по улице, все спешат с ним поздороваться. Наверно, никто в жизни не осмеливался обидеть его, потому что он лечит больных и хорошо играет на скрипке. Я вырасту и, пожалуй, тоже буду играть на скрипке. Это просто, надо только записаться в музыкальный кружок при клубе, там есть все инструменты. Но больных мне лечить не хочется: они скучные. Я лучше буду моряком на большом корабле, как дядя Коля Семенов, который приезжал летом в отпуск и заходил к нам чинить в дверях замок…

Размечтался и не заметил, как уснул. Разбудила меня Вера, когда пришла из техникума. Вере недавно исполнилось семнадцать лет. Соседи поздравляли ее и говорили, что она совсем невеста. У нас в доме была однажды свадьба, и там была невеста. Румяная, пышная, она сидела за столом в розовом платье и все улыбалась, показывала золотой зуб. Вера на невесту ничуть не похожа, она совсем худенькая.

— Доктор был?

От Веры несет морозом. Щеки у нее раскраснелись. Из техникума, который находится в другом конце города, Вера ходит пешком, через плотину, потому что на трамвае надо делать большой круг. Быстрее пешком дойти.

— Что сказал доктор?

— Ничего.

— Так и ничего? — не поверила она.

Лицо сразу стало сердитое и озабоченное. Я уже и не помню, чтобы она задорно смеялась, как раньше. И все из-за мамы. Стряхиваю с себя остатки сна и говорю:

— Похоже, он сказал: дело плохо.

— Да? — упавшим голосом переспросила сестра. В ее глазах появилось тревожное недоумение. — Ну не тяни ты душу, говори по-человечески!

И я неожиданно для себя повторяю непонятное докторское слово:

— «Ле-е-талис».

Вера трясет меня за плечо:

— Проснись же, Сема! Что сказал доктор?

— Леталис! Я слышал.

Вера совсем растерялась, опустила руки.

— Сема, ты же знаешь, что такого слова вообще нет! Вспомни хорошенько, так ли сказал доктор?

Наконец она убеждается, что я достаточно проснулся, чтобы не нести чепухи. Она разбирается на столе и видит пакетик с деньгами.

— Почему не отдал? Забыл?

— Не берет он. Развернул — и обратно на стол.

— Так и знала! — Вера всплеснула руками, как это часто делала мама. — Надо было мне самой. Разве у тебя есть подход к людям?..

Это верно, подхода у меня нет, мне не раз говорили об этом. Был такой случай. Обязали меня в школе научить Витьку Голубина решать задачи по физике. Целое воскресенье на него потратил! Все идут в кино — на «Подвиг разведчика», а я Витьку учу. Вечером ребята в прятки играть, а я Витьку учу. Зубрили, зубрили, он вдруг и вскипятился. Заорал, что вообще ему никакие задачи не нужны, что у него уже голова вспухла и таких, мол, учителей, как я, он видеть больше не желает. Чуть не подрались. А в школе ребята сказали, что во всем виноват я сам. Витька трудный, к нему надо с подходом. А чем я виноват, если у меня нет этого самого подхода?

Спросившись у Веры, я собрался гулять: надо зайти к Тольке Уткину, узнать, какие задали уроки. Но тут появилась бабушка Анна. На ней вязаная кофта с множеством дыр, словно в бабушку пальнули из охотничьего ружья; на голове полушалок, а из-под него выбиваются седые волосы — ей уж скоро на пенсию. Лицо у бабушки Анны все в морщинах, руки сухие, узловатые, кожа на них потрескалась от присучки нитей.

— Ох, касаточки мои! — заголосила она жалобно. — За что же страдать-то вам, сиротиночки неутешные! При солнышке тепло, при матери добро. У детины заболит пальчик, а у матери — сердце. А без нее-то как?!.

Она всегда начинает с этого, как приходит, мы уже к ней привыкли.

Вера спросила, не знает ли бабушка Анна ненароком, что такое «леталис». Бабушка Анна долго думает и говорит виновато:

— А может, знала, да забыла. Слов всяких пропасть, поди-ка упомни.

— Наверно, какое-нибудь медицинское, — делает предположение сестра.

Бабушке Анне теперь не сидится.

— Грамотеев в доме много. И то пойду, поспрошаю.

До ее возвращения я никуда не ухожу. Мне тоже интересно знать, что это за слово.

Бабушка Анна обошла все квартиры, но ничего не узнала.

Тогда Вера решила, что я ослышался, больше расспрашивать нечего, надо садиться обедать.

И мы сели обедать. Не успели ложку ко рту поднести, в дверь тихо постучали. Вошел дядя Ваня Филосопов. В руках у него очки с одним стеклом и потрепанная книга.

— Извините, — вежливо сказал он, топчась у порога.

Вера пригласила его присесть, но он отказался.