В просветы между ветвями Галадор смотрел на звезды. В траве у его ног, словно изумруд, засверкал светлячок, потом другой, и вот уже десятки светлячков, повинуясь движению рук Галадора, ритмично раскачиваются в темноте, то повисая гирляндами, то рассыпаясь светящимися искрами. Тихо стрекотал кузнечик, и ему вторило кваканье жабы.
А сам Галадор покачивался на троне и напевал вполголоса считалочку эльфов, ту самую, что пел Антальцидор, и так же быстро, как он, ни разу не запнувшись и не переводя дыхания:
И так далее, до самого конца:
Уф, — вздохнул он наконец с облегчением. — Все в порядке. А теперь будем спокойно ждать жаворонка.
Он говорил сам с собой. Но кто-то его подслушивал. Кто? Ну конечно, противный шмель, спрятавшийся на этот раз под Коломбиной. Ликуя, он потирал свои толстые лапки и злорадно думал: «Да, дружок, подождем жаворонка. Когда он запоет, вот будет потеха!»
Один за другим погасли светлячки. Одна за другой померкли звезды. Замолкли кузнечик и жаба. Небо над Тропой Эльфов стало медленно розоветь. Утомленный Галадор уже мечтал о том, как сладко он выспится днем. «Пожалуй, мне тоже нет нужды пить росу из моего цветка. Но нет. Закон нельзя нарушать».
«И потом, — добавил он, улыбаясь, — у меня самый красивый цветок и самая вкусная роса».
Галадор встал, медленно подошел к Коломбине, наклонился над глубокой чашечкой цветка и большими глотками стал пить утреннюю росу. Какая она свежая и почему-то более душистая, более пьянящая, чем обычно. Еще один глоток, еще один… Но куда же запропастился Антальцидор? Ему давно пора быть здесь.
А утро между тем вступало в свои права. Вот уже, кажется, и жаворонок запел. Да, это его трель приближается, раздается на опушке леса, как раз там, где кончается Тропа Эльфов. Но напрасно Галадор всматривался в противоположный конец лиственного туннеля, откуда лился яркий свет: никакого эльфа там не было.
Дневной свет струился уже отовсюду, он залил всю полянку широким потоком. Сизый голубь заворковал на грабе. Огненно-рыжая белка прыгнула с ветки на ветку, вытянув длинный пушистый хвост. Галадор вздрогнул при виде летящего, как птица, неизвестного мохнатого зверька.
— Антальцидор, Антальцидор, — позвал он.
Все вокруг двигалось, фыркало, пищало и щебетало. Толстые пауки раскачивались на своих паутинах, как на качелях. Жужжали, собирая мед, пчелы.
— Антальцидор! — снова позвал несчастный покинутый эльф.
Но все напрасно. Антальцидор не появлялся. А беспорядок вокруг нарастал с каждой минутой. Сойки трещали, сороки яростно ссорились в ветвях граба. Какой ужасный крик! Солнечный свет становился все ослепительнее, и Галадор, теряя самообладание, застонал:
— Я ничего не вижу, я сейчас оглохну! О, что же со мной будет?
И куда девалась чудесная ночная тишина, дрожащее стрекотание кузнечика, мелодичная песенка жабы? Где свежая, шелковистая, полупрозрачная темнота, еще так недавно царившая на Королевской Поляне? Все вокруг яркое, грубое, ранящее. Напрасно несчастный эльф закрывал глаза руками — перед глазами у него мелькали большие красные, зеленые, фиолетовые и снова красные круги. В последний раз дрожащим от слез голосом он позвал:
— Антальцидор! Дневной эльф! Друг мой, брат мой, на помощь!
Но в ответ раздавались только крики сорок да насмешливая трескотня соек.
— Спать! Спать! — простонал Галадор. — Уже целый час, как я должен спать…
И при этой мысли его отчаяние и страх усилились. Он не только покинут другом, но первый раз в жизни не спит днем; и не только не спит, но даже и не хочет спать.
Он спрыгнул с трона и бросился к Коломбине.
— О, Коломбина, неужели ты тоже меня предашь? Я хочу уснуть.
Склонившись над лиловой чашечкой, он погрузил в нее свое пылающее лицо. В глубине осталось несколько капель росы. Закрыв глаза, Галадор жадно выпил их, ожидая, что его веки вот-вот начнут слипаться. Но вместо этого его глаза широко открылись, а кровь быстрее побежала по жилам. Почему? Почему?
Он так удивился, что повторил вслух:
— Почему?
— А я зззнаю! А я зззнаю!
Кто это говорит?
— Взззаправду зззнаю, да-да-да!
Что-то вертелось вокруг его головы, кружилось, прыгало — справа, слева. Галадор вгляделся, но ничего не увидел. Он пошарил рукой в воздухе. Что это еще за дневной зверек, вездесущий и невидимый?
— Кто ты? Говори, летающий зверек.