Как закалялась жесть

…Дочь задавала вопросы, стараясь быть предельно конкретной и четкой в формулировках. И все равно мать постоянно сбивалась на словесный понос, который приходилось останавливать. Список клиентов с именами и кодовыми номерами, институт посредников, отношения с «крышей» в лице руководства Исполкома Думы, способы телефонной связи… Через восемь минут Елена знала все и даже больше. Через двенадцать минут непосредственное действие препарата ослабло, и откровенный разговор сам собою заглох.

— Что с ней теперь? — спросила Елена.

— Возбуждение продлится час-полтора. Потом она, вероятнее всего, заснет. На, введи ей седуксен, облегчи страдания родственнице.

Стрептоцид протянул третий и последний из шприцев.

— А я пойду отолью, — он быстрым шагом вышел из операционной…

И тут же вернулся.

— Там этот… циркач ваш, — сказал он растерянно.

— Какой циркач?

— Ну, отчим твой. С мобильником.

— Где?

— Да в коридоре. Откуда у него мобильник?

Балакирев, яростно зарычав, выпрыгнул в коридор…

64.

— Ты чего тут? — спрашивает.

— Гуляю, — говорю.

— А труба откуда?

— Какая труба?

— Дебила не вкручивай! Кому звонил?

Выскакивают остальные двое. Вот не пофартило! Рано я раскрылся, не готов я — против троих сразу…

Обращаюсь к Елене:

— Зря ты так с матерью, как к ней ни относись. Серьезно. Применять психофармакологию в интересах следствия — это не просто перебор… — я говорю, а сам пячусь, отползаю обратно в палату. — …Это значит развалить остатки Порядка, на котором держался ваш дом. Порядка с большой буквы. Явная ошибка. Стратегическая ошибка… — главное, не молчать, связывать их словами…

— Хорош гнать. Трубу давай, — Балакирев делает шаг вслед за мной.

Всё!

Мирное время кончилось.

— Да пожалуйста.

Швыряю телефон ему в лицо. Удачно попадаю, торцом в нос. Бросок у меня — что надо; не телефон это, а настоящий снаряд. Парень отшатывается и вопит, хватаясь руками за поврежденное место.

— Вадька! — бросается к нему Елена. — С тобой все в порядке?

К нему — не ко мне. Я уже развернулся и — на четвереньках, на трех обрубках и на одной целой конечности, — скачу галопом в сторону подсобки. Балакирев сзади исступленно топчет мобильник. Из носа его течет кровь. За мной не спешат гнаться, потому как — куда я от них денусь?

— Там сим-карты нет! — кричу. — Проверьте!

Шибздик, которого они зовут Стрептоцидом, вынимает из-под ноги Балакирева обломки и рассматривает их. SIM-карты в телефоне и вправду нет, все без обмана. Елена промокает носовым платком кровь с лица пострадавшего.

— Ну, гнида… — произносит тот глухо.

Это явно мне. Да только поздно яриться, молодой человек, — я уже заполз в подсобку. Швабра тети Томы — вот она. Просовываю палку в дверную ручку. Ручка здесь правильная — скоба; это я давно приметил, зарубку в памяти поставил.

Они ломанулись в дверь. Ха-ха!

— Саврасов, — зовет Елена. — Не глупите.

Я глуплю? Нет, девочка. Ты просто не знаешь, кто такой Саврасов, ты представить себе не можешь, что это за зверь, если загнать его в угол… или, вот, в каморку. Я разматываю «струну». Зажимаю в кулаке чугунную статуэтку. Убийственная тяжесть… Они начали войну? Они получат войну.

Кто-то лупит в дверь ногой: наверное, их бешеный Вадик. Ничего, я успею…

— Подожди, — слышу голос Елены. — Да подожди ты! Вы, оба, спокойно! Он сам себя запер, не видите, что ли? Я схожу вниз и принесу топорик.

Удары прекращаются.

— Топорик? — радуется Вадик. — Годится! Слышь, ты, червяк? Нашинкую тебя без всякой хирургии!

А ты кровожаден, малыш. Тем проще, тем проще…

Мой обостренный слух улавливает характерный щелчок: сработал замок на двери второго этажа. Елена, уже издалека, просит:

— Не закрывайте, я быстро…

ПУТЬ НА ЛЕСТНИЦУ ОТКРЫТ!

Это шанс.

Я выдергиваю швабру из скобы и толкаю дверь. Снаружи — чья-то фигура. Не теряя темпа, колю рукояткой швабры — как копьем. Тварь по имени Стрептоцид, ухнув от боли, корчится и валится, путаясь в ногах у Балакирева. Тот ревет, как медведь, и я от души засаживаю ему в лоб одноногим солдатиком на конце струны. Удар без размаха, но все равно это нокдаун: враг натыкается спиной на стену и стоит так, покачиваясь. Я выползаю из подсобки, торопясь к выходу, — ох, как же я тороплюсь! — однако путь снова несвободен. Балакирев быстро возвращается в строй: перегораживает дверной проем, — ноги широко расставлены, длинные грабли растопырены, морда искажена. Лоб рассечен. Он сдирает с себя куртку, оставаясь в черной майке. Широченные плечи бугрятся мышцами. Красавец! Даже жалко уродовать такого. Он быстро обматывает левое предплечье снятой курткой, хитрец…

Раскрутив над головой «восьмерку», я стою в центре, контролируя все пространство комнаты. «Восьмерка» — основное движение, легко переводится в удар. Жаль, перехватывать «струну» из руки в руку я не могу, иначе положил бы их всех — в момент! И тех, кто здесь, и тех, кто внизу, — всех… Так и стоим друг против друга. Он боится приблизиться, я не спешу атаковать. Одна неточность, и он блокирует мое оружие; его защищенная курткой рука — правильный ответ на угрозу.

Пат.