Как закалялась сталь

– Тогда пусть останется. Только что приехали из Москвы товарищи. Они расскажут нам последние партийные новости. Решили собраться у тебя на своего рода закрытое заседание, – объяснила Дора.

Почти все собравшиеся были старые большевики, за исключением Павла и Жаркого. Член МКК[17] Барташев рассказал о новой оппозиции, возглавляемой Троцким, Зиновьевым и Каменевым.

– Наше присутствие на местах в такой напряженный момент необходимо, – закончил Барташев. – Я выезжаю завтра.

Через три дня после собрания в комнате Павла санаторий досрочно опустел. Выехал и Павел, не пробыв положенного срока.

В ЦК комсомола долго не задерживали. Корчагин получил назначение секретарем окружкомола в одном из промышленных округов, и уже через неделю городской актив организации слушал его первую речь.

Глубокой осенью автомобиль окружкома партии, на котором ехал Корчагин с двумя работниками в один из отдаленных от города районов, свалился в придорожную канаву и перевернулся.

Покалечились все. У Корчагина оказалось раздавленным колено правой ноги. Через несколько дней он был привезен в хирургический институт в Харькове. Врачебный консилиум после осмотра распухшего колена и рентгеновских снимков высказался за немедленную операцию.

Корчагин согласился.

– Тогда завтра утром, – сказал в заключение тучный профессор, возглавлявший консультацию, и поднялся.

Вслед за ним вышли и остальные.

Маленькая светлая палата на одного. Безукоризненная чистота и давно им забытый специфический запах лазарета. Корчагин огляделся. Тумбочка с белоснежной скатертью, белый табурет – и все. Санитарка принесла ужин.

Павел от него отказался. Полусидя на кровати, он писал письма. Боль в ноге мешала думать, есть не хотелось.

Когда четвертое письмо было дописано, дверь в палату тихо открылась, и Корчагин увидел у своей кровати молодую женщину в белом халате и такой же шапочке.

В предвечерних сумерках уловил тонко вычерченные брови и большие глаза, казавшиеся черными. В одной руке она держала портфель, в другой – лист бумаги и карандаш.

– Я ваш ординатор, – сказала она, – сегодня дежурю. Сейчас займусь допросом, и вам волей-неволей придется рассказать о себе все.

Женщина приветливо улыбнулась. Улыбка сделала «допрос» менее неприятным.

Целый час Корчагин рассказывал не только о себе, но и о прабабушках.

В операционной несколько человек с завязанными марлей носами.

Отблеск никеля на хирургических инструментах, узкий стол, огромный таз под ним. Когда Корчагин лег на стол, профессор кончал мыть руки. Сзади шла спешная подготовка к операции. Корчагин оглянулся. Сестра раскладывала ланцеты, щипцы. Его ординатор Бажанова разматывала повязку на ноге.

– Не смотрите туда, товарищ Корчагин, это неприятно отражается на нервах, – тихо проговорила она.

– Вы о чьих нервах говорите, доктор? – И Корчагин насмешливо улыбнулся.

Через несколько минут плотная маска закрыла ему лицо, профессор сказал:

– Не волнуйтесь, сейчас будем давать хлороформ. Дышите глубоко, через нос, и считайте.

Приглушенный голос из-под маски спокойно ответил:

– Хорошо. Заранее прошу извинения за возможные непечатные выражения.

Профессор не удержался от улыбки.

Первые капли хлороформа, удушливый, отвратительный запах.

Корчагин глубоко вздохнул и, стараясь выговаривать отчетливо, начал считать. Так вступил он в первый акт своей трагедии.

Артем разорвал конверт почти пополам и, почему-то волнуясь, развернул письмо. Схватил глазами первые строчки, бежал по ним не отрываясь: