Как выжить в НФ-вселенной

Прихожу в себя. Я в огромном буддийском храме, перед входом в главный зал. В прохладном воздухе разлит аромат благовоний. Внутри царит полумрак. Слабый свет, проникающий снаружи сквозь щели под и между створками врат, в этом священном месте кажется излишним. Часов здесь тоже нет, ни одних.

Главный зал отделен невысокими перилами с проходом в середине, по обе стороны от которого оставленная прихожанами обувь. Всовываю ноги в тесные синие шлепанцы, приятно холодящие пальцы и внешние края стопы. Среди всего многообразия замечаю поношенные строгие мужские туфли коричневого цвета, которые выглядят смутно знакомыми.

Замираю на границе огромного прямоугольника зала, у края темно-красного ковра, расстилающегося вперед и в стороны чуть ли не на милю. На другом конце сидят на постаментах три статуи Будды. Они смотрят куда-то поверх моей головы, в бесконечность. Не смотрят — созерцают.

Слева и справа двери в боковые залы, отведенные второстепенным буддам, у каждого из которых своя специальность: будда Семейной гармонии, будда Безопасного пути, будда Вечной памяти. Кроме трех статуй далеко впереди, ряда изваяний поменьше у их подножия и немногочисленных изображений по стенам, ничего материального в зале больше нет. Мягкий ковер с длинным ворсом, в котором полутонешь-полуплывешь, а надеваемая специально храмовая обувь только усиливает ощущение — ни к чему не прикасаясь, ты в то же время полностью погружаешься в атмосферу храма, она обволакивает тебя со всех сторон, ты, твоя личность, твоя душа словно растворяется в прозрачной беспримесной пустоте, все вбирающей в себя и все в себе заключающей, в невесомом ничто, которое не газ, не жидкость и не твердое тело, но все три вместе. Будто горящая палочка благовоний, ты развеиваешься дымом, постепенно становясь частью этого пространства. Мысли, всегда затуманенные, смешивающиеся, сбивающиеся в кучу, ни на миг не задерживающиеся на чем-то одном, нетерпеливые, напирающие, налезающие одна на другую, сменяющие друг друга в какой-то лихорадочной спешке (я только теперь понимаю, что до сих пор существовал в каком-то постоянном форс-мажоре, как будто выработанный миллионами лет эволюции инстинкт «дерись или беги» вышел из-под контроля, и каждый божий день, с утра до вечера, проходит для меня в состоянии легкой, но никогда не прекращающейся паники), так вот теперь суетливые, обрывочные мысли мои понемногу уходят куда-то, раскрывая истинную свою сущность: все они были одной и той же мыслью, прокручиваемой снова и снова. И тут же весь этот бессодержательный поток, лишь притворявшийся мыслями, пустые мемы, паразитная информация, внезапные всплески нейронной активности — весь этот белый шум в моем мозгу полностью пропадает.

Наступает тишина, какой я еще никогда не знал. Густая, почти материальная, она наполняет мою голову вязким, тягучим гелем. Желание есть страдание. Простое уравнение, броская фраза. Но если его перевернуть, получится нечто куда более запутанное: страдание есть желание. Ведь нигде не говорится, что связь между ними односторонняя, что желание — причина, а страдание — следствие, что желание ведет к страданию. Нет, желание само по себе есть страдание, а значит, страдание само по себе есть желание, наше желание. Диннь — слышу я колокольчик. Я оглядываюсь по сторонам, но не замечаю никого, кто мог бы позвонить в него, ни монаха, ни монахини. Колокольчик звонит сам по себе. Диннь. Диннь. Диннь. Звук, ровный, размеренный, очистительной волной проходит сквозь пространство храма, стирая загрязнившие его мысли, мои мысли, и они уходят. Прямо перед собой — и почему-то я ничуть не удивляюсь этому — я вижу маму или, по крайней мере, какое-то из ее отражений. Она стоит на коленях чуть в стороне от центра зала, замерев в легком поклоне, обе руки подняты ко лбу, в каждой, сжимаемые за кончики указательным и средним пальцами, курящиеся палочки благовоний.