Как выжить среди принцесс

Я поднял брови. Что-то насторожило мой дедуктивный инстинкт. В целом все правильно, но детали не сходились. Итак. Листок из тетради, оборван неровно. Написано небрежно, словно второпях, карандашом. Рисунка нет. А старые письма Василиса писала от руки, высунув язык, и рисовала целые картины фломастерами. И листок оставлен там, где мы легко можем найти и прочитать. Что это значит? Забыла спрятать? Не нашла конверта? Я провел пальцем по неровному обрезу листка…

И тут меня озарило. Детали начали сходиться в единую картину.

– Думаешь, это она для нас написала? – говорю я.

– Похоже.

Смотри еще, говорит жена. Видишь?

Вижу. Еще два клочка бумаги. Две записки.

ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ, ДЕД МОРОЗ.

И целый мешок шоколада от киндер-сюрпризов. Папа Мороз рассеянно потрогал шоколад пальцем. Холодный.

А ЭТО ДЛЯ ТВОИХ ЛОШАДОК.

Тарелка нарезанных яблок и морковок.

Лошадка-папа задумчиво поел.

Настоящий детектив может распознать на вкус триста разных сортов моркови – и эта отдавала цинизмом. А вот чуда в ней почти не осталось. Сорт подростковый, ранний. С легкой горчинкой.

– Кажется, Василиса больше не верит в Деда Мороза, – говорит жена.

Элементарно, дорогой Ватсон. Дети растут… как это ни неожиданно.

И где-то умирает один Санта-Клаус.

Написал вот это, и мне немного грустно. А может, грустно много.

Хорошо, Злата еще маленькая.

67. Диалоги о гречке

– Злата, гречку еще будешь?

– Да! – девица протягивает тарелку. – Она такая вкусная… Чо такую вкуснятину приготовил, а?

– Ну, извините.

Интересно, откуда у Златы взялось это уральское «чо»? Видимо, у меня иногда в речи проскакивает. Надо следить за собой.

Помню, мой отец давно уехал на Север, речь изменилась, стала похожа на московскую (в Нижневартовске говорят почти по-московски, что удивительно), а когда начинал с бабушкой по телефону беседовать – через два слова обратно на уральский говор перескакивал. Потуда, посюда, углан, барагозить… Интонации эти родные и неповторимые. Хоть святых выноси. За километр слышно – Урал идет. Родина!

68. Сон в летнюю ночь

Иногда я думаю, что жену в нашу семью подкинули. В наказание. Иначе трудно объяснить, откуда среди «сов» взялся ярко выраженный «жаворонок». Может, Лариса в прошлой жизни мешала людям спать? Иисусу в Гефсиманском саду, например. Или еще кому. Высшие силы, как известно, не мстят, они воспитывают.

Явление.

Дизайнер Злата появляется в полосатом платье и в кружевных колготках. Эти колготки перешли к Злате в подарок от двоюродной сестры Ники и считаются у нее балетными (балет – Златина священная корова). Поверх колготок надеты розовые носки с Нюшей из «Смешариков». Я моргаю. Мне смешно, у жены легкая эстетическая контузия.

Злата, несомненно, очень довольна своим внешним видом. Вертится перед зеркалом в коридоре, танцует, затем прибегает в комнату, радостная:

– Мама, можно завтра в театр я надену колготки с носочками?

– Завтра посмотрим, – говорит жена уклончиво. Спорить со Златой трудно, а сказать «нет» почти невозможно.

Вечер. Пора укладываться спать. Дети еще полны сил, а жена, как жаворонок, уже в бреющем полете. Она убредает в спальню, я гоняю детей чистить зубы и спать. Думаю, часа через полтора мне это удастся. Потом час-два подождать, и они уже спят. Делов-то.

Злата умело пользуется слабостью матери. Прибегает в спальню:

– Мама, мама! – Лариса еле открывает глаза. – Давай завтра не будем смотреть, а сразу наденем колготки для балета? Хорошо?

– Хорошо, – бормочет жена и засыпает, не успев засмеяться.

69. Сестры свободы

Утро. Жена варит кофе. Открывает шкаф, чтобы достать кружку… В ту же секунду появляется Василиса в пижаме и с Чрезвычайно Таинственным Видом вешает перед ее носом исписанный листок. И удаляется. С тем же самым Чрезвычайно Таинственным Видом.

Жена читает и начинает смеяться.

Это манифест.

Только жена решила закрутить гайки (Василиса, каждый день моешь посуду, вытираешь пыль, наводишь порядок у себя в комнате), как у нас в доме появилась оппозиция и Résistance. Еще немного, и партизаны уйдут с пластиковыми мечами в сельскую местность и будут корчить непримиримые рожицы из-за каждого фикуса.

Кстати, не зря Василисе так понравилась книга Дубровина «В ожидании козы». Она свой манифест почти слово в слово оттуда списала (с поправкой на братьев-сестер):