Как вычислить попаданку, или Ректор на замену

Ректор продолжил улыбаться, а глаза засияли золотом. Я молчала, потому что мне просто было нечего сказать. Меня раскрыли и так легко, что мысль об условии показалась донельзя глупой. И с ним я собралась тягаться в хитрости? Эх, Виолетта, просчиталась ты.

Потом я расправила плечи и воинственно произнесла:

— Кроме того, что вы собрались использовать меня, как приманку, я ничего особо не услышала, — если уж он знает о моём присутствии во время приватного разговора, то стоит ли отпираться?

— А что ещё ты хочешь знать? — с наигранным непониманием Айрон вновь принялся издеваться.

— Желательно всё, конечно, — удобнее перехватила сумку, — но понимаю, что всего вы мне не расскажете.

Он хмыкнул и жестом предложил мне выйти из оранжереи. Я послушно прошмыгнула мимо него и направилась в сторону ученического корпуса. Некоторое время мы шли молча, искоса посмотрев на магистра, отметила, что выражение его лица стало задумчивым. Выбирает, что можно мне сказать, а что нет? Или ищет предлог вовсе отправить на занятия, чтобы ничего не говорить?

Второй вариант отчасти оказался правдивым:

— Сейчас обед, иди, а то вновь пропустишь, — и когда я уже собралась возмутиться, мягко, но настойчиво перебил меня, — Потом приходи ко мне в кабинет. Поговорим.

И так прозвучало это «поговорим», что я сбилась с шага, запнулась и непременно упала бы, если бы ректор не придержал меня за локоть.

— Осторожнее, Виолетта, иначе ты убьёшься раньше, чем до тебя доберутся наёмники, — я посмотрела сначала на его ладонь, что покоилась на моей руке, потом взглянула в глаза и пробурчала:

— Очень смешно, — вот почему у меня с ним не получается вести себя отстранённо и равнодушно, что мне с блеском удавалось проворачивать со всеми, с кем мне приходилось общаться эти два года? Почему одной только улыбкой этот гад доводит меня до бешенства, которое мне всё сложнее контролировать? Талант у него что ли такой?

Руку я высвободила и чопорно кивнула:

— Хорошо, я зайду к вам после обеда, — и во избежание ещё чего-нибудь непредвиденного, спешно пошла к корпусу.

За нашим столиком уже сидела Милка. Она рассеянно ковырялась в тарелке, гоняя овощи туда-сюда. Даже моё появление её не особо впечатлило. Для вида она всё же поинтересовалась:

— Что ректору было от тебя нужно?

— Да так, вопрос по бумагам, — отмахнулась, не вдаваясь в подробности. И тут же перевела тему. — Всё совсем плохо?

— Не хочу об этом говорить, — пробурчала подруга, но противореча самой себе, тихим голосом спросила, — И как меня так угораздило?

Эх, мне бы её проблемы. Всё было бы куда проще, если бы мои беды заключались лишь в делах сердечных. Я же рискую вовсе остаться без головы, в переносном смысле, надеюсь.

— Мил, что он хоть говорит тебе? — подругу мне было искренне жаль, вот только помочь тут я ничем не могла. Разве что предложить устроить Осману тёмную? Но она вряд ли на такое согласиться.

Девушка невесело усмехнулась и посмотрела в окно, пытаясь скрыть от меня проступившие слёзы.

— Что та деваха облилась приворотным, и он себя не контролировал, — ну… В нашем мире эта отмазка вошла бы в топ самых глупых, а здесь…

— Может, он и не лжёт? — рискнула озвучить то, что крутилось в мыслях. И зря, слёзы сменились злостью, и Милка буквально прорычала:

— Ты тоже считаешь меня дурой? На нём родовых артефактов навешано, как на особе королевских кровей, какой приворот⁈

— Тише, — в примирительном жесте подняла руки, — Я всего лишь предположила. Я же не знала про артефакты.

Да, значит Осман всё же мало чем отличается от мужчин нашего мира. Врёт и не краснеет.

— Знаешь, — тихим, надломленным голосом произнесла подруга, вмиг растеряв всю воинственность. — Я боюсь того, что всё же сдамся и поверю ему.

А вот это совсем плохо.

— Может быть, тебе сбежать на выходные домой? В деканате я договорюсь.

Редко, но своей должностью старосты я пользовалась в личных целях. Похлопотать за ребят, у кого были веские причины, мне было не сложно. А чем душевные терзания не веская причина?

Подруга просияла и её лицо преобразилось:

— Правда? Сможешь?

— Конечно, — отмахнулась и подтолкнула тарелку, где всё так же сиротливо лежали овощи и мясо, к Милке. — Только у меня условие, — хитро прищурилась. — Обещай, что съешь всё, и перестанешь лить слёзы.

Честно, в такие моменты я чувствовала себя мамочкой. Сейчас особо остро осознала, что возраст сказывается, как бы мне не хотелось думать иначе.

Подруга рассмеялась, теперь уже искренне.

— Лета, ты — чудо!

Дальше обед прошёл под привычное щебетание девушки. Она рассказывала о новом каталоге, который вышел буквально вчера, и что она как раз сможет приобрести его, если вырвется к родным. Ничего не значащая трескотня, но она будто вернула мне спокойствие и уверенность, что в моей сумасшедшей жизни хоть что-то может остаться незыблемым.