Как воспитать незаурядную личность

Мудрые родители умеют вовлечь в семейное дело так ненавязчиво, что дети сами могли бы диву даваться, обнаружив себя в роли ключевых игроков. Скажем, Эммануил Нобель, сам отличный изобретатель и ученый, явно готовил себе смену. Своему третьему сыну, будущему изобретателю динамита, он не только постарался дать знания по основным необходимым (по его мнению) дисциплинам, но и отправил учиться за границу, в очень специфическое путешествие. А по возвращении сына тут же аккуратно вовлек его в дело семьи – Альфред Нобель фактически исполнял роль менеджера на семейных фабриках, которые выполняли заказы в интересах русской армии. Тут можно наблюдать и оказанное доверие, и поэтапный процесс наделения сына полномочиями, фактически «обкатка танками» нового бойца промышленного фронта. Немаловажный факт, отразившийся на становлении Альфреда Нобеля: Эммануэль Нобель разорился за год до рождения Альфеда (дом и все имущество Нобелей сгорели во время огромного пожара)‚ но сумел серией удивительных инноваций в разных областях не только вернуть утраченное социальное положение‚ но и основать в России семейную промышленную империю. Как уже отмечалось ранее, Нобель-отец изобрел разборные деревянные домики и разнообразные станки‚ системы отопления с циркулирующей горячей водой‚ аппарат для измерения давления воздуха‚ мины, усовершенствовал барометр и манометр. Когда он‚ перебравшись в Россию‚ продемонстрировал мощь собственных изобретений в военной области‚ российский генералитет обеспечил должное финансирование его исследований. В этом смысле Нобель-отец был исключительным примером для сыновей. Образ родителя, вовлекающего детей в свою деятельность, часто становится ключевым фактором, поскольку порождает мотивацию соответствия.

Близкие идеи и мотивационные импульсы имели место и в семье, из которой вышел Мстислав Ростропович. Формирование шкалы ценностей молодого Ростроповича чрезвычайно тесно связано с ориентацией на отцовскую судьбу, конечно, не только потому, что Леопольд Ростропович был блистательным мастером игры на виолончели. Как и в случаях Моцарта и Нобеля, на переднем плане перед ребенком разворачивалась судьба отца, а титульной страницей собственного жизненного плана стали отцовские критерии миропонимания. И только потом сработал рычаг, который мы ошибочно считаем основным, – воплощение отцом уникальной идеи, согласно которому сын стал «ранним музыкальным чудом». Довольно весомым шагом Ростроповича-старшего, отражающим его понимание «потрясений и переворотов», явился поспешный отъезд семьи из искалеченного революцией Петрограда, – Леопольду Ростроповичу была чужда как борьба масс за самоопределение, так и борьба групп интеллектуалов-фанатиков за власть. Музыка несла особую волну самодостаточности, она исключала обязательность участия в борьбе, как бы уводя в иную плоскость бытия; хотя не подменяла и не избавляла от следования жизненным принципам. Это было то неотъемлемое и бесконечно ценное, помимо самой музыки, что удалось Ростроповичу-старшему вложить в голову взрослеющему сыну. И конечно, связь отца и сына была скреплена даром мальчика: он, повторяя биографические вехи далекого Моцарта, с четырех лет справлялся со сложнейшими клавишными мелодиями. Тут обязательно стоит отметить своевременность приобщения Мстислава к музыке. Ведь даже в таких сильных воспитательными традициями семьях, как у Пастернака или Сикорского, дети при высоком уровне образования были предоставлены самим себе, поскольку родители предпочли дать им полную свободу выбора. Любопытно в этом контексте еще раз отметить, что Борис Пастернак долгое время не мог выбрать между музыкой и литературой, и лишь отсутствие у него абсолютного слуха решило дело в пользу литературы (в то же время важно другое – наличие мотивации стать кем-то, достичь уровня отца, который, как известно, был маститым художником).