Как воспитать монстра. Исповедь отца серийного убийцы

В сентябре 1962 года мне предложили стать ассистентом аспиранта по программе доктора философии в Университете штата Айова. Я согласился, и вскоре после этого Джойс, Джефф и я переехали в кампус университета в Эймсе, штат Айова.

Мы обосновались в небольшом деревянном доме, принадлежащем университету и расположенном в местечке под названием Пэммел-Корт. Он был поменьше, нашей старой квартиры в Милуоки, и терялся среди множества похожих домиков и нескольких квонсетских ангаров[5] времен Второй мировой.

Предложение университета включало щедрую стипендию. Для нас с Джойс это был бесспорный шаг вперед, к лучшему будущему.

Оказавшись в новом доме, я быстро освоился со своей новой работой в университете. Сначала я был ассистентом преподавателя, но затем я получил должность ассистента-исследователя, которая была мне гораздо больше по душе. На новой работе мне не нужно было иметь дело со студентами. Вместо этого я работал с химическими веществами и лабораторным оборудованием в окружении аналитических приборов в обстановке, практически свободной от контактов со студентами. Таким образом, это было долгожданное изменение по сравнению с той работой, которой я занимался раньше. Хотя мне нравилось работать со студентами, лаборатория предлагала разные задачи, и вскоре я начал думать о ней как о месте, где я действительно преуспел. В лаборатории железные законы науки управляли хаотичным миром действий и реакций. В мире в целом, и особенно в том, что касается моих отношений с Джойс, все было гораздо более зыбким и сложным. В семье я часто переставал понимать, что я должен делать в данный конкретный момент. С другой стороны, в лаборатории я чувствовал себя в безопасности и мог быть уверен в своих суждениях и в своем опыте. Вне ее стен я чувствовал себя гораздо менее уверенным в себе, гораздо менее способным правильно воспринимать вещи. В результате я остался в лаборатории не только потому, что там было много работы, но и потому, что я чувствовал облегчение и комфорт от того факта, что я мог адекватно понимать, что там происходило, что я понимал законы, которые управляли вещами.

Тем временем Джойс оставалась дома, в Пэммел-Корт. Когда мы въезжали, дом был в паршивом состоянии, и Джойс с негодованием взялась за уборку и чистку с гораздо большим рвением, чем она сама ожидала. И снова она оказалась запертой дома, в то время как я проводил свои дни, а теперь и большую часть ночей, за работой в лаборатории.

В результате ее эмоциональное состояние начало ухудшаться. Ее преследовал повторяющийся сон, в котором за ней постоянно гнался большой черный медведь. Иногда она кричала во сне. Время от времени я пытался успокоить ее, делая типичные предложения аналитического ума, рекомендуя ей немного пройтись или выпить стакан теплого молока, но никогда не переходил к реальному сновидению или корням, из которых оно возникло.

Как и следовало ожидать, наши споры становились все более жаркими, порой доходящими до рукоприкладства. Случалось, Джойс хватала кухонный нож и делала колющие движения. Тогда я уходил в другую комнату или вообще уходил из дома.

Но если у нас с Джойс были большие проблемы друг с другом, то у нас были проблемы и с Джеффом. Несколько раз за эти годы он болел, казалось каждую неделю. Он то и дело подхватывал ушные и горловые инфекции, из-за которых плакал по ночам. Снова и снова его возили в университетскую клинику на уколы, и через некоторое время его маленькие ягодицы покрылись комочками от уколов, и он начал набрасываться на медсестер и врачей.

Но были и хорошие времена, времена, когда Джефф был здоров, полон сил и веселья. Мы ходили на парады и фестивали, а в Эймсе был свой собственный небольшой зоопарк, который мы время от времени посещали. Я установил качели рядом с нашим домом и сделал песочницу, в которой Джефф мог играть, когда погода была такой, что он мог оставаться на улице.

Джефф оставался счастливым, жизнерадостным ребенком. Когда я приходил домой к ужину, он бросался ко мне на шею. Он был энергичным и экспрессивным, любил играть и слушать, как ему читают по вечерам. Теперь он играл с большими кубиками и катался на маленьком трехколесном велосипеде. Более того, он любил, когда я катал его на велосипеде, посадив его на хромированный руль.

Во время одной из таких поездок Джефф вдруг потребовал, чтобы я немедленно остановился. Он был очень взволнован, его глаза были очень широко раскрыты, когда он устремил их на что-то, чего я не мог разобрать.

Когда я остановил велосипед, он указал вперед и вправо.

— Папа, смотри, — сказал он, — посмотри на это.

На что? — спросил я, не понимая.

— Да вот же! — Джефф уже кричал.