Как влюбиться без памяти

Я встала за кафедру и положила перед собой то, что собиралась прочесть. Амелия попросила меня выступить, и я очень волновалась, потому что никогда раньше не произносила эти слова вслух, а для меня они обладали отдельным, очень глубоким личным смыслом, и, читая их, я почти никогда не могла удержаться от слез. К сегодняшнему дню они подходят как никакие другие. Я улыбнулась Амелии, потом посмотрела на своих родных и на Адама. Глубоко вдохнула и принялась читать, обращаясь к нему:

— «Что бы мы делали, если бы у нас не было завтрашнего дня? Вместо этого у нас есть день сегодняшний. И если бы это было возможно, этот день был бы равен всей жизни. Я бы провела этот день с вами, я делала бы то, что больше всего люблю. Смеялась, общалась, слушала и понимала. Я бы любила, любила, любила. Я превратила бы все дни в сегодня, и провела его с вами, и никогда не боялась бы завтра, того завтра, когда меня не будет рядом с вами. Когда это страшное завтра придет к нам, помните, пожалуйста, что я не хотела вас покидать и что каждую секунду, когда мы были вместе, я была счастлива».

— Это ты написала? — спросил Адам на поминках. Мы оба пили чай с молоком, но ни один из нас не притронулся к бутербродам.

— Нет.

Мы оба надолго замолчали, я ждала, что он спросит, кто же тогда это написал, и готова была рассказать ему, но он, к моему удивлению, так не задал этого вопроса.

— Я думаю, мне надо съездить к отцу в больницу, — вдруг сказал он.

Мне этого было достаточно.

Отец Адама лежал в частной клинике Святого Викентия. Он попал сюда месяц назад на короткое обследование печени, однако пришлось задержаться. Мистер Бэзил самый отъявленный грубиян в мире, но, хотя без него жизнь в отделении стала бы куда проще, персонал прикладывает все усилия, чтобы не дать ему умереть. Каждый, кто входит к нему в палату, подвергается риску получить оскорбление — словесное, в случае врачей и старшего медперсонала, и физическое, в случае молоденьких, но «зрелых» медсестер. Что до «незрелых», то им приходится совсем несладко, в одну из них этот милый человек как-то запустил ночным горшком: она помешала ему говорить по телефону. Ухаживать за ним позволено лишь нескольким сестрам, и они притворяются, что действуют по его указке. Он уверен, что женщины вообще больше пригодны для подобной работы: они умеют выполнять много задач разом, они холодны и деловиты, а главное, они из кожи вон лезут, чтобы доказать, что ничем не хуже мужчин. У мужчин много интересов, вот и глаза бегают, а ему нужны те, кто готов полностью сосредоточиться на одном — на нем. Он хочет и должен поправиться. У него многомиллионный международный бизнес, и, пока врачи приводят его в норму, он будет им управлять из этой палаты, превращенной в нервный центр компании «Бэзил Конфекшенри».

Мы шли следом за сестрой-хозяйкой, которая везла мистеру Бэзелу обед. Она распахнула дверь в палату, и я успела разглядеть старика с легкими, как паутинка, седыми кудрями и длинной седой бородой, начинавшейся от подбородка. Щеки у него были чисто выбриты. Борода заканчивалась острым, как наконечник стрелы, клином, который, кажется, был нацелен точнехонько в преисподнюю.

Меньше всего это было похоже на больничную палату. Три лэптопа, факс, айпад, десяток смартфонов и айфонов — более чем достаточно для одного старика и двух помощниц, устроивших у его постели нечто вроде рабочего совещания. Нет, в этой комнате ничто не наводило на мысли о смерти, напротив, все здесь говорило о живой, кипучей деятельности, яростно, страстно отвергающей саму возможность угасания. Ее обитатель не закончил свои счеты с жизнью, он был готов сражаться дальше.

— Я узнал, что в самолетах подают упаковки «Бартоломью», — отрывисто сказал он, обращаясь к помощнице постарше. — Небольшие порции, дают абсолютно всем, даже в эконом-классе.

— Да, они подписали контракт с «Эйр Лингус». На год, насколько мне известно.

— А почему они не подают продукцию «Бэзил»? Это абсурд — «Бартоломью» у них есть, а нас нет. Кто отвечает за этот косяк? Мэри, твоя лажа? Поразительно, сколько раз говорил — держи руку на пульсе! Ты так занята со своими гребаными лошадьми, что я начинаю волноваться, как бы они из тебя остатки ума не вышибли.

— Разумеется, я говорила с «Эйр Лингус», мистер Бэзил, и неоднократно за последние несколько лет, но они считают, что «Бартоломью» более престижная марка, а мы — семейный бренд. Наши товары можно приобрести…

— Не наши, а мои, — перебил он.

Она невозмутимо продолжала, будто он и не сказал ничего:

— …во время полета, что приносит нам доход в… — Она зашелестела бумагами в поисках точной цифры.

— Вон! — неожиданно рявкнул он во всю силу своих легких, так что все аж подпрыгнули, за исключением хладнокровной, уравновешенной Мэри, которая и на этот раз сделала вид, что ничего не заметила. — У нас совещание, надо было сначала позвонить. — Как он вообще заметил, что мы вошли, уму непостижимо. Стояли себе скромненько в углу, почти закрытые ширмой и тележкой с едой.

— Пойдем, — сказал мне Адам, круто развернувшись на каблуках.