Как влюбить босса девушке в интересном положении за 80 дней (СИ)

Пять человек, оказывается, — шумная и неуправляемая толпа. Не понимаю, как нас не выгнали прочь. То Анька споткнулась и летела бы вперед ласточкой, обнимая ведро попкорна, если бы Георг не ухватил ее за шкирку. Не очень красиво и эстетично, зато ни подруга, ни попкорн не пострадали. То Зефирка, мило краснея и тараторя, срочно пожелала попудрить носик, что в переводе на русский означает лишь одно: в туалет ей захотелось. Немудрено, после такого количества мороженого, помноженного на большой стакан сока.

Свои ведра и сумки они сгрузили мне: я в туалет идти не пожелала, поэтому стояла посреди холла, обвешанная, как новогодняя елка. И два джентльмена облегчить участь мне не пожелали.

— Егорова, так бы и любовался тобой, — Одинцов обнаглел и руки свои ко мне протянул — волосы поправил. — Когда женщина занята, то похожа на шедевр великих мастеров прошлого.

Георг открыто хохотал, но на часы поглядывал. Точно новые. Иначе зачем он так часто делал это? Никогда раньше не замечала за ним подобной дурацкой привычки.

Девочки вернулись посвежевшие и радостные. Видимо, нашли общий язык на почве пудрения носиков или мозгов, освободили меня от ведер и сумок, и мы двинулись в зал, окультуриваться. Я попыталась улизнуть, но тут меня настигла большая Одинцовская длань. Он схватил меня за руку. И сжал. И я посмотрела на него, ничего не понимая.

Я мечтала оказаться от Одинцова подальше, но он, судя по всему, мечтал о другом — поиздеваться надо мной. Не знаю, как получилось, а только рассадкой наших тел руководил он — великий Биг Босс. И причем у него отлично все вышло. Первой села Анька, затем Георг, за ним Зефирка, а потом Одинцов с достоинством опустился на мягкое сиденье и усадил меня рядом. Я так и слышала приказ: «Сидеть!», сказанный его баритоно-басом. И я села, как глупая болонка, на попу ровно.

Пока я привыкала к своему новому статусу и приходила в себя от Одинцовской наглости, в зале выключили свет. Внезапно. Я встрепенулась.

Собственно, что так нервничать? Все хорошо. Общественное место. Ведро попкорна в руках. Сейчас лунатики начнут спасать мир и палить из пушек по инопланетным гадам.

Я даже расслабилась, крышку попкорна ногтем колупнула, рот приоткрыла, собираясь внимать, и тут Одинцовская горячая ладонь снова накрыла мою. Хлоп! Легла весомо и тяжело. Я замерла, как мышь под веником. Попкорнина застряла где-то между небом и гортанью. Я ее целиком заглотила, как удав, и больше поползновения в ведро делать не захотела. Это так от удушья помереть можно!

Рука Одинцова жгла. Лунатики стреляли из космических пушек. Особенно Енот старался, но я уже ничего не соображала. Что все это значит?!

Одинцовская рука дрогнула. Большой палец погладил кожу. Нежно, по-хозяйски. Прощай, блокбастер! У меня здесь свой нарисовался. Он пальцем кружит, а у меня и мурашки, и искры из глаз, и концентрические круги засасывают.

Хорошо что я попкорн не жевала — стиснула челюсти, пытаясь не дышать громко. Потому что при таком умосведении нормальные девочки рот открывают и дышат глубоко и страстно, но мне нельзя. Кино, люди, Одинцов, в конце концов! Подумает еще, что я тут млею, как озабоченная.

А потом мне стало не до того. Мороженое, дамы и господа! Будь оно неладно! Кое-кто правильно сделал, когда перед культурной программой носики пудрить отправился. А кое-кому нужно дать больно, чтобы не выделывалась! Но на тот момент мне не хотелось, а тут — хоть плачь.

Блокбастер в моем исполнении мог закончиться полным крахом. Какое там спасение мира! Тут бы честь свою и репутацию не подмочить!

Одинцов

Правы были те, кто говорил, что руки женщин — очень мощная эрогенная зона. Давно я так не возбуждался только от прикосновения. Никаких обнимашек и поцелуев — лишь ее ладонь в моей.

Фильм мне был неинтересен от слова «совсем». Сразу, как только я Ликин «леденец» увидел, культмассовое мероприятие потеряло всякую привлекательность. Какое кино, когда рядом — эротическое шоу для меня одного!

Я выписывал вензеля у нее на коже. Смотрел, как Лика закусывает губу, чтобы задержать дыхание. Я гладил внутреннюю часть ее запястья и ликовал, ощущая ее напряжение.

Флюгер рвался на волю, требовал свободы и ветра, но мне было не до него. Ах, как она сжимала ноги, чуть ли не постанывая! Вот это — кино, а не какие-то образины с пукалками на экране. Детский сад вторая четверть. Штаны на лямках с панамкой наоборот. А рядом — все по-взрослому. Трепетная Лика. Тронь — и упадет в объятия как спелый плод.

Я увлекся. Заигрался. Давно мне не было так хорошо. И вся эта ужасная неделя с ней рядом — позади. Вспоминать не хочется. Рычал, бегал, бесился. Зачем, спрашивается? Нерационально и глупо. Десять лет прошло — пора забыть и растереть. Повзрослеть наконец-то. Мне скоро тридцать два. А я с прошлым никак не разберусь да флюгер бесноватый в штанах не обуздаю.

Я был полон надежд и мечтаний. И вообще не понятно о чем думал. Полный коллапс мозгов. Откат верхней чакры в нижнюю. Я уже рисовал планы, как умыкнуть ее после сеанса. И как это сделать, чтобы всех остальных потерять внезапно.