Как вам живется в Париже

Подошёл шеф-повар принять заказ. Он предложил нам попробовать их фирменное блюдо — утку с апельсинами. Он рассказывал нам про эту утку, как будто она была, по меньшей мере, ему сестрой, безвременно ушедшей. Утка была нумерованной. Я так и не поняла, по какому признаку их нумеровали — количество убитых до неё? Количество съеденных в этом ресторане? Надо спросить, подумала я, но потом забыла. На закуску были салат с лангустинами, фуа-гра и свежая спаржа. Потом подошёл сомелье с картой вин, и Арсений выбрал подобающее ко всем этим яствам вино (он был большим любителем и знатоком хороших вин и только что, до прихода Ники, прочёл нам маленькую лекцию, обратив наше внимание на то, что карта Франции похожа скорее на ресторанную карту вин — Шампань, Коньяк, Бордо и Бургундия…) — Шато-Лафит, 1995 года. Сомелье важно поклонился, одобряя выбор. Вслед за ним официант принёс des amuse-gueules[7], нечто нежнейшее на вкус, в крохотных розетках.

И пир начался!

За едой Ксенька пыталась рассказать какую-то гламурно-нелепую историю из своих запасов, но на неё прореагировала я одна.

Арсению с Никой было уже не до нас. Они, казалось, отгородились от нас и от всего мира прозрачной, но непроницаемой стеной. Казалось, протяни к ним руку, и она наткнётся на невидимое препятствие.

Впервые в жизни, воочию, я наблюдала феномен так называемой «любви с первого взгляда» (по крайней мере, в тот момент я была уверена, что это их первая встреча). Они ели, пили, участвовали в беседе, но опять же, как дети, которых заставили сидеть за одним столом со взрослыми и не забывать хорошие манеры, только и мечтали сбежать и остаться наедине, в своём, не имеющем никакого отношения ни к нам, ни к реальности, мире.

Ксенька пару раз делала мне «глаза», потом потащила за собой в туалет.

— Ты видела! Наш святой Никусик! — сказала она с нервным смешком. — Такое впечатление, что она только его и ждала! Моего сына! Так спикировала!

— Или он её! — В моём голосе не было никакой иронии.

— Ну, уж! — сказала она ревниво. — Сравнила!

— Что, сравнила? — удивилась я. — Ты что, не видишь как он на неё смотрит? Любая женщина почувствует себя богиней под таким взглядом.

— Ну, это он умеет, — в её тоне была снисходительность, — но в богинях он держит только одну женщину — меня.

Я вздохнула, подивившись её материнской слепоте и наивности. Вполне невинной, как мне показалось тогда.

Когда мы вернулись за стол, уже принесли десерт и зажгли свечи. Арсений и Ника с лицами, подсвеченными их танцующим пламенем, говорили о чём-то, внимательно и страстно заглядывая друг другу в глаза и сцепив руки. Когда мы подошли, они замолчали и расплели пальцы. Мне показалось, что в воздухе было разлито электричество. Они с явным нетерпением ждали, когда мы расправимся со сладким, не прикоснувшись к своему. Не успели мы с Ксенькой проглотить по последнему кусочку влажного, пропитанного кальвадосом, яблочного пирога, как Арсений расплатился и предложил развести нас всех по домам.

На улице он усадил нас с Ксенией в ожидавшую его машину и, дав все указания Паскалю, расцеловал на прощание.

— А Нику я провожу сам, — сказал он.

И они, взявшись за руки, ушли.

— Ну, ты видела что-нибудь подобное! — не могла угомониться Ксения в машине. — Она же на двадцать лет его старше!

— На пятнадцать. А ещё точнее, на четырнадцать, — уточнила я.

— Вот так! У всех на глазах! А как же Робин?!

— Ну, ладно, моя дорогая, не будь ханжой. Вспомни о своих выкрутасах. Тебя тогда с твоим Ка-Ка не могла бы удержать даже атомная война, не то, что Оскар.

— Ну, что ты сравниваешь! «…вода и камень, лёд и пламень»! Я, со своей вечной неуёмностью, и Ника — сама разумность и уравновешенность.

Вот уж действительно, загадка, как люди умудряются видеть в других только то, что им хочется.

Дальше случилось уже нечто совсем непредвиденное — они исчезли.

Арсений оставил Ксении сообщение на автоответчике, в котором говорилось, что они «живы-здоровы» и «очень счастливы», а также просил не волноваться.

Что нашёл на своём автоответчике Робин, осталось для нас тайной навсегда.

А Ника… «Тот вечер, в ресторане, когда она, сладостно теряя волю и предчувствуя непоправимое, позволила ему увести себя в парижские сумерки, в первый же попавшийся отель, в котором нашёлся номер, и провести там с ним самую упоительную, самую нежную и безумную ночь в своей жизни, потеряв всякое представление о времени и пространстве.

Я знаю, я грешница.

Я завтра раскаюсь.

Ночь, которая оказалась только первой в последующей череде дней и ночей свалившегося на неё необъятного счастья.

— Я погиб навсегда, — сказал ей наутро Арсений». (Из вычитанного в Никиных блокнотах.)

ххх

Ксенька поначалу решила относиться к этому событию, как к «очередному приключению» своего «мальчика», хотя никогда раньше она не была в курсе его личной жизни и его «приключений».