Вот именно. Так же поступали короли и князья: делали много уступок, когда становилось трудно повелевать подданными. Можно еще вспомнить рабовладельцев.
Мелкие уступки — это лучше, чем ничего. Люди в третьем мире мучаются немного меньше, а здесь, у нас, становится ясно, что можно чего-то добиться, если постараться, и это придает людям энергии. То и другое — позитивное развитие. Рано или поздно вы начинаете спрашивать: «Зачем выпрашивать уступки? Почему власть вообще у них? Зачем нам правители?»
Так происходит повсюду. Перекладывание расходов с богатых на бедных — стандартный способ повышения «эффективности».
Вот еду я сегодня утром на работу. Вся дорога в рытвинах, огромные пробки, но пользоваться общественным транспортом тоже трудно, потому что дорога получается долгой и даже более дорогой, чем на своей машине.
Лишая людей альтернативы пользованию своим автомобилем, их принуждают покупать больше машин и больше бензина. Плохое состояние проезжей части заставляет чаще ремонтировать машины и чаще их менять. Чем больше люди ездят, тем хуже состояние среды, а борьба с болезнями, вызываемыми ее загрязнением, заставляет еще больше тратиться…
Неудобства всех этих людей увеличивают ВНП (на благо великой экономики) и высокоэффективны сточки зрения корпораций, которые всем здесь заправляют. Кто подсчитал затраты общества, вроде тех денег, которые бедные батраки в Тринидаде вынуждены платить за такси?
То же самое и у нас. В начале XX века всю Новую Англию можно было пересечь на поезде…
Почему у нас получилось такое общество, где все должны ездить на машинах, жить в пригородах, отовариваться в больших торговых комплексах? В 1950-х годах правительство запустило большую программу строительства автодорог — «шоссейную систему национальной обороны». «Оборону» приплели для того, чтобы оправдать огромные затраты, но отчасти это было способом перехода от общественного транспорта, каким были электрички, к индивидуальным автомобилям, грузовикам, бензину, покрышкам (или самолетам).
Это было элементом величайшего в истории проекта социальной инженерии, начавшегося с настоящего сговора. «Дженерал моторе», «Файерстоунтайр» и «Стандард ойл оф Калифорния» попросту купили и уничтожили сеть общественного транспорта в Лос-Анджелесе, чтобы принудить людей покупать их продукцию.
С этим разбирался суд, корпорации присудили к штрафу в несколько тысяч долларов, а затем все это перешло под контроль правительства. И так повсюду. Подключились штатные и местные власти, всевозможный бизнес. Последствия колоссальны, и рыночные принципы здесь совершенно ни при чем.
Все это происходит по сию пору. В Бостоне протаскивают план разборки и приватизации части системы общественного транспорта, якобы для большей «эффективности», которую обеспечат частные тирании. Заранее ясно, ЧТО они устроят. Если вы возглавляете корпорацию, заправляющую транспортной системой, и несете ответственность за прибыль ваших акционеров, как вы поступите? Тоже избавитесь от неприбыльных маршрутов, от профсоюзов и т. п.
Я одобряю такие кампании. Вряд ли конструктивен вопрос, доходят они до структурных проблем или нет: такие вопросы сильно навредили традиционной марксистской политике.
Претензии к системе возникают тогда, когда люди шаг за шагом все больше узнают о том, как устроен мир. Если осознать, что на Гаити работникам платят по паре центов в час, чтобы обогащались здешние толстосумы, то это в конце концов — быть может, даже раньше, чем кажется, — выведет на вопросы о структуре власти как таковой.
На самом деле я говорю не совсем это. В теперешней системе присутствуют элементы, как будто обреченные на самоуничтожение. Но неясно, превратится ли весь мир в третий мир — с высочайшей концентрацией богатства, использованием ресурсов для защиты богатых, обреченностью большинства общества на невзгоды, а то и на настоящую нищету.
Вряд ли такой мир проживет долго, но доказать этого я не могу. Это как эксперимент. Ответ никому не ведом, потому что никто толком не понимает этих вещей.