Как умирала Вера

Первый класс. Ребенка как подменили. Она сидит статуей на уроке. То ли от страха перед первой учительницей, то ли от ответственности перед родителями и перед старшей сестрой, которую ей всегда ставили в пример.

Самые счастливые моменты детства – деревня. Домик папиной мамы. Она была намного старше бабушки по маминой линии. Только там хотя бы иногда вся семья собиралась вместе. А главное – без всякой халтуры.

От речки до дома, в одной телогрейке на двоих. Папа отправил дочерей домой, потому что стало холодать, а сам остался порыбачить. В результате домой пришли все одновременно, за что папе здорово влетело. Ну и сестрам тоже.

Гроза. На втором этаже, под самым чердаком, под шум звонких капель дождя девочки делают духи из роз. Вера едва дышит, чтобы не спугнуть сестру – они так редко вместе что-то делали.

Поход в лес. Вере никак не попадаются грибы. Она сердится. Расталкивает всех, протискивается вперед, чтобы пойти по тропе первой. Но все равно отстает. А Дана наполняет и наполняет свою корзинку.

Озеро. Дана с папой присели в воде и сказали Вере, что там глубоко – яма. «Но ты все равно иди сюда. Мы тебя поймаем». Вера идет и поскуливает от страха. А когда доходит, так радуется! И они втроем смеются от души. И почему папа так редко смеялся?

27

Человек – это приговоренный к смерти, казнь которого откладывается.

Блез Паскаль

До начала смены в морге оставалось два часа, а Пахом только вышел после дежурства из института Склифосовского. Там он проходил практику в рамках курса аспирантуры. Домой ехать не было смысла, и он зашел в любимую сетевую закусочную, которая славилась на всю Москву домашней едой и выпечкой. В зале было не протолкнуться, такой популярностью это место пользовалось с утра и до самого вечера. Но Пахому удалось протиснуться со своим подносом к небольшому столику у окна.

Иногда Пахом любил затеряться в многолюдной толпе. Большую часть жизни он провел в одиночестве, сидя в четырех стенах. Хоть у него и были родители, которые старались уделять сыну-инвалиду как можно больше внимания, основную часть времени они проводили на работе. А друзей у мальчика не было. Поэтому толпа вокруг никогда не доставляла Пахому дискомфорта. Чем больше было народу – в кафе, в баре, в метро – тем острее он ощущал свою причастность к настоящей жизни. Тем более что основную часть своего времени он по-прежнему проводил в одиночестве: Пахом жил один, но и в морге тоже был не очень большой коллектив. Вот в больнице много персонала и постоянно что-нибудь происходит, все суетятся, куда-то бегут. Но это другое. Там все на грани жизни и смерти, страдания, борьба за выживание. Пахом уставал, несмотря на то что мечтал стать врачом.

За сегодняшнее дежурство он ни разу не присел и, соответственно, ничем не перекусил. Поэтому с большим удовольствием он наслаждался горячим бульоном и ароматной мягкой чиабаттой, подрумяненной в тостере. Занимался он в клинике, правда, преимущественно своими личными делами: он все еще лелеял надежду помочь Вере, не навредив Элле, а для этого требовалось найти подходящего симпатичного донора. Мало ли молодых красивых дам поступает в клинику с серьезными черепно-мозговыми травмами? Просто на тот момент, когда они с Фишером занимались поиском донора, не подвернулось удачного случая. Пахом рассуждал так: удачный случай – это молодая красивая девушка в коме, с патологией, неизлечимой болезнью или травмой головного мозга.

Пользуясь служебным положением, он просмотрел все медкарты, прошелся по палатам, но пока ничего подходящего не нашел. Он также сверялся с данными других больниц и «Скорой помощи», продолжая верить в удачу.

Поглощенный обедом, обдумывая свой план, он не сразу заметил, что рядом с его столом стоит высокая ухоженная молодая женщина и крепко прижимает к себе свой поднос с кофе и круассаном, опасаясь, что ее кто-нибудь толкнет.

– У вас свободно? – Она виновато указала взглядом на стул.

Пахом огляделся: в этом семейном кафе он единственный, кто обедает в одиночестве.

– Да, – буркнул он.

Прием пищи – это такой интимный процесс, что он теряет всю свою прелесть, если напротив за столом оказывается малознакомый или вообще незнакомый человек. Малознакомый даже хуже, ведь с ним, хочешь не хочешь, нужно еще и беседу поддерживать.

К его досаде, незнакомая женщина все-таки завела разговор, разматывая шарф крупной вязки, который, судя по раскрасневшемуся румянцу, ее здорово душил.

– Большое спасибо. А то я на поезд опаздываю, а приткнуться тут больше негде.

Что-то в женщине показалось Пахому смутно знакомым, а поведение – странным. Она пыталась быть доброжелательной и любезной, но глаза оставались печальными. Было заметно, что она сильно чем-то озабочена.

Чтобы исключить возможное знакомство, Пахом уточнил:

– Вы не местная?

– Я из Питера. Приезжала уладить кое-какие семейные дела, – она пристроила свой необъятный шарф на спинку стула и принялась дуть на кофе.