Как умирала Вера

– Если бы ты не кричала о бесполезности препарата, то этого делать не пришлось бы, – оправдывалась Римма, затягивая ремешок на ее запястье. – Что за муха тебя укусила?

– Муха по имени Элла. Насколько я поняла, начались приготовления к операции.

– Они готовятся к операции каждую неделю, но обязательно какой-нибудь показатель дает сбой. Приходится снова откладывать.

– С Акимом было так же?

– Нет, у нас не было времени ждать. Донор мог умереть в любой момент.

– Так донор был еще жив на момент опера- ции?

– Мальчик пребывал в коме. Мозг был мертв. Дыхание поддерживалось искусственно.

– Это Фишеры тебе так сказали?

– На что ты намекаешь, Вера? Думаешь, они меня обманули?

– Формально – нет. Они ведь и меня введут в кому перед операцией. Вопрос не в том, в каком состоянии пациент находится в момент операции, а в том, как он в нем оказался.

– Я задавала себе этот вопрос каждый раз, глядя на эти руки. Но сын рос, жил полноценной жизнью, добивался успехов, и страшные догадки отошли на второй план. Я не хотела бы их бередить.

– Про меня ты так же быстро забудешь?

– Не думай ни о чем. Отдыхай, – вместо ответа Римма погладила Веру по голове и поправила одеяло. – Тебе включить телевизор? – Она указала на небольшой плоский экран на стене.

– Нет, обойдусь. – Девушка отвернулась и уставилась в стенку.

Хотелось повернуться на бок и сунуть руки под подушку, но она не могла. Вере предстояло смотреть свое кино. И, дождавшись, пока за Риммой закроется дверь, она мысленно нажала кнопку «Play». Воспоминания из самого раннего детства так и рвались наружу. Что-то светлое и прекрасное, такое большое и излучающее тепло. Она закрыла глаза.

Это был Бог. А точнее, ее мама. А точнее, это было два в одном и целый мир в придачу. Как занятно! Вера даже вмиг забыла про свою участь, увлекшись этим воспоминанием, самым главным. Оказывается, до года она не видела маминого лица, а воспринимала ее как большой светлый шар, вмещающий целую вселенную – именно так каждый младенец видит маму. Он видит в ней Бога. А может быть, так выглядит душа. По достижении годовалого возраста это видение постепенно начало рассеиваться. Но какое-то время она еще хваталась за куски. Они выглядели, как невидимые другому глазу ошметки чего-то, что раньше было божественным шаром, похожие на волокно сахарной ваты. А внутри вырисовывался человеческий силуэт. Так мама превращалась в человека. Безвозвратно. Но при этом продолжала оставаться целым миром для маленькой Веры.

Когда последние остатки шара, подобно паутинкам, исчезли окончательно, Вера обнаружила, что маму приходится с кем-то делить. Это оказалась старшая сестра Дана. Раньше она ее вообще не замечала. Но чем дальше, тем больше приходилось с ней считаться. Одновременно с Даной появился папа. Но видела она его редко. Еще реже – бабушку. Это был не шар, но сгусток праздничного позитива. Позже маленькая Вера сообразила, что бабушка с ними не живет, а только приезжает в гости, и в этом заключалась ее праздничность. Но это было не так важно, ведь мир заключался в маме. Спокойная, мягкая, тихая, добрая. Очень надежная, но постоянно ускользающая. Особенно с выходом на работу. Как же зябко бывало за пределами этого мира. Особенно в садике. Как другие дети могли играть, заниматься своими делами и не думать о маме?

Но работа – это, как оказалось, еще ничего. В два с половиной года Вера уже примерно понимала значение этого слова. Мама работала в крупном питерском издательстве чертежником. Это означало, что она исчезала после завтрака и появлялась к ужину. И хотя для Веры были мучительны эти часы без мамы, настоящая беда их с сестрой ждала впереди. Она называлась «халтура». Маме почему-то всегда не хватало денег, и она брала заказы на дом в другом издательстве. Работа и халтура навсегда забрали у них маму. Теперь, даже когда она была дома, мама занималась халтурой, а не дочерьми.

Вера возненавидела халтуру. У нее появилась способность вспомнить все, что было связано с рано ушедшей матерью, а вместо этого у нее перед глазами всплывают ненавистные ватманы, кальки, циркули, трафареты и, конечно же, рейсшина. Вот уж ее она сейчас могла разглядеть досконально! Желтоватая огромная линейка, легко скользящая по столу, с множеством мелких делений.

Пришлось переключиться на сестру. Они так мало общались в последние годы! В детстве все было по-другому. Вера с таким отчаянием пыталась догнать Дану по возрасту, но вскоре, когда Вере было восемнадцать, их пути разошлись.

Вера принялась перебирать моменты их детства. Некоторые вспыхивали, как алмазы. Занятно, что иногда она себя видела как будто со стороны. Многие могут похвастаться ранними воспоминаниями о матери, близких или о каких-то отдельных событиях, но мало кто так отчетливо может увидеть себя маленького. Это было поистине волшебное чувство.

Миниатюрная, очень красивая девочка. Озорная и подвижная. Но в то же время серьезная и преданная. Она не пополнила список вредных младших сестер.