Как убивали Сталина

Одни, защищая Сталина, делают его чуть ли не Богочеловеком. Другие так же страстно сравнивают с Нечистой Силой. Когда же начинаешь всё добросовестно исследовать сам, оказывается, что перед нами действительно чрезвычайно неординарный, а поэтому многим кажущийся мистически сверхъестественным человек, суд которому вынесут только столетия, ибо историческим призванием его, бывшего тифлисского семинариста, как и мифического Христа, была цель стать спасителем всех угнетённых… Будучи личностью бесспорно нерядовых способностей, он со всей отпущенной ему старательностью до последнего исполнял этот свой, как он считал, исторический долг. И там, где проявлялись его положительные качества, была победа. А там, где верх брали его отрицательные черты, была беда. Поскольку и положительные, и отрицательные его стороны были, по сравнению с простыми смертными, развиты чрезвычайно сильно, постольку всё, к чему бы не прикасалась его личность, носило печать Всемирного Добра или Вселенского Зла. Недаром Твардовский, один из действительно настоящих поэтов, написал: «Не зря, должно быть, сын востока,/ Он до конца являл черты/ Своей крутой, своей жестокой/ Неправоты./И правоты.//Но кто из нас годится в судьи —/ Решать, кто прав, кто виноват?/ О людях речь идёт, а люди/ Богов не сами ли творят?»

Вхожий на правах «своего» в круг Цветаевой и Пастернака легендарный поэт Виктор Боков недавно, накануне своего 85-летия, вдруг признался: «В 26 лет я был арестован. Оклеветали. 5 лет отсидел… Я ненавидел Сталина, мечтал убить. А сейчас, после того, что пережил вместе со страной, в последние годы изменил отношение к нему. Я написал стихи «Я Сталина ругать перестаю…» Не переоценивает прошлое либо дурак, либо покойник…»

Да. Даже известные своей непримиримостью люди до сих пор не в состоянии определиться в своём отношении к Сталину. Один из них — постоянно грешащий и вечно кающийся Евгений Евтушенко. Вот он — до XX съезда: «Я знаю: грядущее видя вокруг,/ склоняется каждой ночью/мой самый лучший на свете друг/ в Кремле над столом рабочим».

А вот Евтушенко после XXII съезда: «Нет, Сталин не умер. Считает он смерть/ поправимостью./ Мы вынесли из Мавзолея его,/ но как из наследников Сталина/ Сталина вынести?»

И наконец, Евтушенко в наши дни: «Оголтелый антикоммунизм мне не только чужд, но и отвратителен, так же, как твердолобый зазнавшийся прокоммунизм, доходивший до инквизиторских расправ не только с инакомыслящими, но даже с мыслящими коммунистически…»

Пабло Неруда, вспоминая Сталина, говорил, что его «смерть получила космический резонанс. Содрогнулась человеческая сельва. И моё стихотворение отразило всемирную панику тех дней».

Обращает на себя внимание и такой случай… Тяжёлый на подъём Черчилль, когда появлялся Сталин, по собственному признанию, ощущал, как какие-то невидимые силы заставляют его вопреки активному нежеланию вскакивать. Вот что сказал об этом вдохновлённый самим Шолоховым поэт Владимир Фирсов: «И даже враг Страны Советов/ сам Черчилль, признаваясь в этом,/ его приветствуя, вставал,/ а Сталин волю диктовал…»

По воспоминаниям К. Федина, при встречах со Сталиным писателей более всего ставил в тупик вопрос: «А эту книгу Вы читали?» Поэтому, готовясь к встречам с ним, они старались не пропускать ничего нового, не говоря уже о классике. Да. Сталин, — вопреки господствующим представлениям, — был очень начитанным человеком, что было замечено ещё выдающимся революционным демократом прошлого века поэтом Ильёй Чавчавадзе, который, кстати, и открыл миру Сталина… Именно Чавчавадзе, издававший газету «Иверия», в 1895 году опубликовал пять понравившихся ему стихотворений, в то время ещё никому не известного Иосифа Джугашвили.