Как у нас в номенклатуре

Поехали. Вот уже коммунальный мост. Володя шофер бормочет:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- А чего страшиться-то? Бабе своей наплел всякого, дежурного проинструктировал...

Дальше едут. Наум Евстигнеич задремывать стал. А Володя ему опять приговаривает:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- Пошто страшно? Акты на передачу мы сожгли, Абрам Исаич в ходе следствия удавился, Никотин Прохорович на повышение пошел...

Подъезжают уже к самому Каменному кварталу. Шофер Володя снова свое спрашивает:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- Вот привязался! Да пока в столице дядя Коля сидит, ничего мне не страшно на всем белом свете!

А Володя улыбнулся - что за улыбка, в темноте-то не видать, - и негромко так говорит:

- Да я не к тому... Не страшно ли тебе, Наум Евстигнеич, с покойником-то по городу разъезжать?

И засмеялся ужасно: хыр-хыр-хыр...

Наум Евстигнеич сразу обретенное было мужество потерял, а с ним и сознание. А когда оклемался, оказалось, что сидит он в обломках своей персональной машины на штрафной площадке ГАИ. Кое-как встал, к людям пришел, от них и узнал, что шофер Володя еще прошлой ночью насмерть разбился, а ему до поры не говорили, чтобы не расстраивать. Но ведь какой верный шофер был! Мертвый-мертвый, а ослушаться распоряжения не посмел! Раньше-то, говорят, все люди такие были, это теперь пораспускались.

Наум Евститнеич и финский баннушко

Как-то раз у Наум Евстигнеича приключилась беда: барабанный завод план завалил. Ни тебе тревогу пробить, ни о достижении отрапортовать. Наум Евстигнеичу из Москвы сам дядя Коля позвонил, ругается:

- Твою-то об угол да об косяк! Ты чем там у себя думаешь? Ну, будет тебе баня!

И точно: присылает в особом ящике финскую баню. Наум Евстигнеич уразумел и в тайге, от глаз-то подальше, вокруг бани выстроил дом с оградой и всем, что положено. И даже с девицами, чтобы, гостей ожидая, томились. Ну, а для ревизоров-дураков написал, что отгрохали, мол, свинокомплекс. Так эту баню промеж собой и звали: свинокомплекс. И конспирация, и самокритика разом.

И вот пошли в эту баню париться Наум Евстигнеич с ближайшими друзьями. В предбаннике-то костюмов габардиновых, мундиров, орденов понавешали, один даже золотую шашку приволок - боялся, что дочка на барахолке загонит. Расстарались насчет кваску и покрепче. А про Семеновну-то не подумали. Что ей, старой ведьме, в соблазн входить? Парятся, вопросы решают: миллион туда, миллион сюда... Охолонут - и назад на полок. Наконец напарились, пошли в дом: показать, как им баня подействовала, все ли поправила, пусть-ка девицы проверят! А Наум Евстигнеич вздумал похвалиться банной крепостью, решил еще разок зайти. Семеновна была бы, так сказала:

- Ой, не ходи в третий пар, нехорошо там!

А нет Семеновны-то. Ждут-пождут - не выходит Наум Евстигнеич. Послали за ним девицу посмышленей. Она как завизжит! Охранники всполошились - и туда! А там-то! Засунут лично Наум Евстигнеич промежду полком и каменкой, аж голова сплющилась! А на самом заднем тыле вся шкура ободрана...

Откачали Наум Евстигнеича, и поведал он, что вышел из-за полка безо всякого доклада неведомый человек, не по-нашему говорить стал, хватает Наум Евстигнеича, тащит к себе.

Это, понятное дело, баннушко был. Только финский. Не мог он понять-осознать все значение Наум Евстигнеича в данном регионе, по-русски не соображал, вот и потянул куда не надо, да чуть шкуру всю не спустил ладно, девица помешала, крикнула, матушку помянула. Баннушко мату побаивается. Да. А маленько-то шкуры содрал.

Недаром его еще банной обдерихой кличут.

Как Наум Евстигнеича сзади лечили

Наум Евстигнеич снова по врачей:

- Вы... так-то о здоровье народа заботитесь? На чем я теперь в почетном-то президиуме сидеть буду? На воздушной подушке, что ли?

Врачи говорят:

- Надо, извините за выражение, свинскую кожу подсадить.

- Да! Свинскую кожу! Вы на что намекаете, авторитет подорвать хотите? У нас патриотов полно, Сенофондова моего хотя бы взять того же...

Сенофондов сделал вид, что ремешок уже расстегивает, а врачам-то шепчет:

- Ну его совсем - живого человека драть! Найдите в морге бича без прописки, с него и требуйте, а я в долгу не останусь...

Врачи так и сделали: подсадили Наум Евстигнеичу кожу бича, а оформили, как будто Сенофондов добровольно сдал.

Шкура дубленая, хоть неделю подряд в президиуме сиди - не просидишь.

И все бы ничего, да только бич-то этот, посмертный донор, стал ночами приходить да шуметь на Наум Евстигнеича:

- Отдай мою кожу! Отдай мою кожу!

Он еще и похуже кричал. Семеновну позвали. Она его и крестом, и перстом, и матом, и динамитом - нет, не дает проклятый Наум Евстигнеичу осуществлять право трудящихся на заслуженный отдых, свое требует!

- Ладно,- говорит Наум Евстигнеич,- я тебе, шарлатанке престарелой, покажу, что административный метод покрепче твоих заговоров! Дело проверенное!

Вызывает мужика из коммунхоза:

- Что это у вас покойники гуляют, в работу аппарата вмешиваются! Развели, понимаешь, демократию...