Он открыл глаза, но ничего не мог сделать, даже шевелить зрачками. Было много золота, везде мрамор и лепка. Хотел потрогать, но не мог. Толстые и неуклюжие пальцы ему не принадлежали. Почему-то он чувствовал, что его мысли больше не в теле, а где-то вдалеке и больше ему не принадлежат. Его легкие дышат горным воздухом, но нос, чувствовал запах жареного мяса, а язык – чего-то кислого, сердце и остальные органы были в холоде, но кожа покрывалась потом. Он хотел заплакать, но не смог. Тело ему не принадлежало. Хозяева платили не за слезы.
Сила трения
Я получил его! Моя прелесть, я выбирал тебя среди сотен и сотен одинаковых кирпичиков с черным зеркалом и вот оно! Чудо из поднебесной за пятьдесят американских рублей! Мой первый телефон без кнопок!
Андрюше было одиннадцать лет. Родители не покупали Андрюше телефоны без кнопок, ввиду его малолетства. Они старались контролировать его время за компьютером, – “ Не больше часа в день! Уже со своим компьютером поехал. Ты из-за него такой агрессивный! По дому помоги чем-то…” и уходили смотреть телевизор, а Андрюша чистил историю браузера и злился, что снова не успел включить видео с нагими девами и сублимировал мытьем посуды и чисткой картошки. Иногда, когда нужно было применять жесткие меры по воспитанию, папа брал шнур и прятал его. Что это за шнур он плохо понимал, но в его представлении без него компьютер не включится. Пользоваться этим методом они не любили, так как ребенок тогда слонялся, где не попадя, и приходилось что-то делать для его воспитания, а делать хотелось абсолютно ничего. Компромиссом между собственной совестью и ленью стало решение, что мальчик уже взрослый, Моцарт в это время уже написал турецкое рондо – можно купить телефон.
Сейсмическая активность в комнате родителей становилась с каждым днем все сильнее и сильнее. Они хотели сестричку для Андрюши, за которой он бы и следил.
Всю ночь счастливый комочек регистрировался на различных сервисах и устанавливал все игры. Но 100 % из оных запускались исключительно с вылетами и тормозами. Но это не разочаровывало Андрея. Он занимался этим всю ночь напролет. И даже когда засыпал. Ел. Пил. Моргал. Дышал. Ходил. Он. Скролил. Ленту. Всё. Время. Смешинка за смешинкой, мемчик за мемчиком попадали в его черепную коробку, не оставляя места для собственных мыслей. Если сравнить мемасики с бургером, то холестерин можно было уже соскребать ножом с его плоти. У него появились сотни новых друзей в школе, но никто этого не замечал, все скролили ленту. Очень скоро все его предложения состояли из трех-пяти слов, которые были шаблонами для мемесов.
Большой палец уже стал стираться в кровь, но он этого не замечал.
Во время урока учитель не могла понять, что Андрей делал под партой правой рукой, с таким усердием и сосредоточенностью, что она даже немного возбудилась. Поборов годовой голод, она строгим и пронзительным голосом приказала ему при всем классе показать, чем же он таким интересным занимается и что там такого важного, важнее, чем ОБЖ. Он положил руки на стол и продолжил скролить ленту. Звериный вопль учителя, но он остался не услышанным.
Он листал ленту не рукой, а засохшим обрубком. Его отправили в школьный медпункт, где ему скормили таблетку активированного угля, и дали запить водой из-под крана. Как и ожидалось, это не помогло. Учитель не хотела брать на себя ответственность и сделала вид, что так и было, а медработник даже не поняла, что произошло и от чего нужно было лечить.
А мальчик, тем временем, поставил ТОР и скролил быстрее и быстрее. Пока Андре дошёл до дома, одна рука уже отсутствовало по трапецию, благо, что у него их две. Но и от второй осталось не много.
Когда он встречался с друзьями, они даже не замечали, изменений, так как не помнили, каким он был. Помнили только какой-то ломающийся голос, который всего пару недель назад им мешал сидеть в телефоне, но, благо, он куда-то пропал.
В ход пошли ноги, но когда он стал подобен самовару – стал листать всякие мерзопакостные вещи из дип-веба носом, а когда нос убежал от этого ужаса, то языком. Его глаза были двумя кровавым солнцами, которые вот-вот взорвутся. Язык отсыхал. Приходилось его очень часто смачивать, что выводило Андрея из себя и тогда глаза становились ещё больше. Ему уже неважно было что, как и чем листать, главное – листать. Когда язык отсох и отпал, он со всей силы ударился челюстью о какую-то поверхность, и выбил себе зубы, чтобы продолжать заниматься любимым делом. Некогда кровавые десна стерлись до костей. Левый глаз вылез из глазницы для этой же работы, а второй наблюдал. И в один момент от Андрюши осталось только кровавое пятно под одеялом и разряжающийся кирпичик с кремнем. Кровать в соседней комнате по-прежнему скрипела.
Сорок градусов по Цельсию
Рёв льва прервал ночную тишину серо-унылого панельного района.
– Ну, что, долго ты там блевать с моего окна будешь? – справился дядя Игорь о моем самочувствии. Если обстругаешь подоконник, в этот раз сам мыть будешь, я тебе не нанимался. Напился, так веди себя прилично.