Каро выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Ее цинизм куда-то испарился.
— Думаешь, получится?
— Да, — твердо сказал я. — Не важно, урод он или нет, я видел, как он на тебя смотрит. Старик тебя обожает. Я выложу всю правду: что ты боишься остаться без наследства, что ты попала в беду, но слишком гордая, чтобы признаться…
— Мне нравится, — кивнула Каро. — Хорошо сказано.
— Объясню, что дело не только в деньгах. Тебе нужна его любовь.
— Только не говори про Плохого Иисуса, — попросила она. — Скажи, что я неудачно вложила средства.
— Ладно.
— Завтра вечером.
— Почему завтра?
— Эйлин — медиум. Завтра вечером она будет общаться с духами, и папа весь вечер просидит один.
Я взял пистолет Уоррена и заткнул за пояс. Пистолет предназначался не Гордону; я собирался побеседовать со стариком, а не убивать его. Просто последние события отбили у меня охоту гулять в темноте.
Ленни утверждал, что в настоящем бою лучшая защита — это бегство. «Сейчас любой сопляк таскает нож. Даже если ты круто дерешься, кто-нибудь может зайти тебе за спину и пырнуть. Презирай себя на здоровье за бегство; это лучше, чем оставить жену вдовой, а детей — сиротами».
Теперь потребность в бегстве отпадала. Если я наткнусь на Плохого Иисуса (или он наткнется на меня), у меня будет верный ответ на его высокомерные штучки. Самый убедительный ответ.
Позади кто-то шел. Я решил проверить — вдруг за мной следят? — и проскользнул за ворота с вывеской «Коммивояжерам вход запрещен». Я подождал в саду, пока незнакомец пройдет. Это оказался старик — седой старик в плаще и с тростью в руках.
В двадцать минут девятогоя уже звонил Гордону в дверь. Ночь выдалась ветреная, деревья гнулись и стонали. Казалось, ветер нес запах денег из богатых домов. У соседнего подъезда приветливо горели яркие огни. Раздался шум колес, потом — слова приветствия. Кто-то приехал в гости на ужин. Открылась дверь дорогушей машины (о, у моих машин двери открывались совсем не так). Послышался женский смех, и веселые голоса затихли вдали.
Я наконец понял, почему Каро так бесилась. Ее отец был при деньгах. Дом, конечно, не мог сравниться, скажем, с резиденцией Джаггера, но Гордону определенно не приходилось экономить. Отпрыски богатых родителей жили на содержании в модно обставленных резиденциях, а единственная дочь Гордона ударилась в аферу, чтобы хоть как-то выбраться из дыры и отдать долги.
Гордон не отвечал, так что я навалился на звонок и издал типичный звонок в стиле хэллоуиновских попрошаек. В коридоре послышалось шарканье. Затем — тишина, словно кто-то прислушивался.
— Кто там? — спросил высокий женоподобный голос.
— Марк, — как можно веселее ответил я. — Друг Каролины. Мы к вам заходили на днях.
Снова тишина, словно Гордон мне поверил, но раздумывал, стоит ли надрываться и открывать мне дверь.
— Что тебе надо?
— Да так, решил зайти по-дружески.
— С какой стати?
— Из самых теплых побуждений.
Раздалось кряхтение. В замке повернулся ключ, дверь отворилась, и я увидел Гордона в халате и тапочках. Голые лодыжки сияли белизной, из-под халата высовывалась отвратительная зеленоватая пижама. Для человека, который по уши увяз в дерьме, Гордон был настроен довольно враждебно. Увидев, что я ничего не принес к столу, он попятился, склонив голову набок.
— Слушай, я хотел одну передачу посмотреть, так что ты не вовремя.
— А что, записать ее нельзя?
— Видишь ли, нет. Я поставил запись на другом канале.
— Передача во сколько?
— В девять.
— Вот видите, у нас еще сорок минут.
— Знаю, но я хотел кофе выпить и газету найти…
— Что, на это уйдет сорок минут? Гордон неожиданно рассмеялся:
— Конечно, нет. Ну и ловкач ты! — Он отступил, впуская меня в дом. Похоже, в голове у него сложился определенный план. — Кофе я могу прямо сейчас сделать, чтобы не тратить время.
Я проследовал за хозяином на кухню. В гостиной орал телевизор. Гордон принялся увлеченно хлопотать вокруг чайника, но неожиданно присел на табуретку и замер, тяжело дыша.
— Вы как? — забеспокоился я.
Он отмахнулся, показывая, что дышать ему в данный момент важнее, чем отвечать на вопросы.
— Понимаете, — перешел я к делу, — у Каро нет денег, и она боится, что ваш брак повлияет на ее будущее.
Гордон с улыбкой кивнул, и я уж было решил, что мое убийственное обаяние действует. Увы, я ошибался.
— Неужели, — усмехнулся Гордон. — Так-так. Что же она сама мне не сказала?
— Она слишком гордая. Вы же знаете, как бывает. Сначала молчат о простых вещах, а потом все становится сложнее и сложнее — об этом уже и не расскажешь.
Гордон смотрел на меня, как на идиота. В чем-то он, наверное, был прав.
— Послушай, Родни, — заговорил он, подняв указательный палец.
— Я не Родни. Гордон меня не слышал.
— Ты думаешь, я круто обошелся с дочерью. Бьюсь о заклад, она не говорила о вкладе на ее имя.
— Не говорила.