Как стать писателем

Объясняю на пальцах: литература – зеркало нашей жизни. В нашей жизни есть место скрипичному концерту и удару правой прямой в челюсть. И то и другое, увы, не только нужно, но и необходимо. Такова селяви. И то и другое надо развивать. И то и другое развивают. Играют все тоньшее и виртуознее, а удары в челюсть становятся все сокрушительнее. Странновато, если на боксерском матче эстет начнет эстетствовать во все корки чемпиона за неэстетичный хук или невиртуозное па задними ногами…

Ни фига странного, именно такие отзывы видим сплошь и рядом на книги. Книги, как и вся наша жизнь, отражают все. И высочайшую виртуозность, и удары кувалдой по железным костылям. Когда вижу афиши концертов, я ищу те, которые заставят меня взволноваться. Выронить слезу. Окатарситься. Но это достижимо только на тех концертах, где мелодии просты. Сильная мелодия всегда проста.

Через улицу могут давать концерт виртуоза-скрипача, что ошеломит знатока массой своих фич, фенек и прочих мелизмов. Там раскроют хлебала от восторга, но это будет восторг от вершины и з я щ е с т в а, но не мощи, силы, ибо мощь и сила в их случае – синонимы грубости.

Есть книги, авторы которых делают упор на изящества языка, на виртуозность стиля. В данном случае неважен сюжет, идея, тема, образы, главное – словесные кружева.

Есть – с упором на идею или образы. Не буду приводить примеры из классики, скажу только, что я иду по этому пути. Мои книги должны действовать «весомо, зримо», и потому сетовать, что мой терминатор с кувалдой в железных лапах недостаточно красиво исполнил па перед ударом по атомной бомбе, – это даже не смешно… для тех, кто понимает комизм ситуации. Увы, абсолютное большинство не понимает.

Да и хрен с ними. Но это у меня шкура толстая, а у вас?

Помните: они – позапрошлый век. Их требования – требования того времени. Ваши читатели живут в двадцать первом веке. Возможно, будут жить и в двадцать втором.

Как писать: от первого лица или от третьего?

Сразу вспоминаются шутеры а-ля из глаз и ларокрофтовские. Проще говоря, первые идут от первого Wolf­stein'а, а вторые вообще от самых первых диггеров и шамусов. Написал и подумал, что, когда начинал писать этот труд, такое сравнение не пришло бы в голову, персоналок не существовало, а сейчас это наиболее зримый пример.

Когда из глаз героя, то самый важный плюс – полное сопереживание. Это вы бежите, стреляете, на вас нападают, вы отбиваетесь, прыгаете, влетаете в окна, хватаете полуголых красоток, бьете в челюсть всяких разных, кто не успел спрятаться. Да, это громадное преимущество, но, увы, почти единственное.

Фигурка героя в стиле «яяяя», которой управляете в байме или при чтении книги, это все-таки не вы сами, а ваша кукла, которую ведете через препятствия. Это по ней стреляют, а не по вам. Конечно, за нее тоже переживаете, она ваша, и если убьют или хотя бы ранят, чувствуете некоторые угрызения совести: надо было баймить лучше, но все-таки это не вы!

Однако же стиль «яяяя» дает неизмеримо больше возможностей в плане выбора красок, мест действия, недоговоренностей.

Вы можете писать то об одном герое, то о другом, которые за сотни миль, а вот от первого можно описывать только то, увы, что перед глазами.

Конечно, это тоже общие законы, из них существуют исключения, но этих исключений весьма и весьма немного. Я имею в виду, что и от первого лица можно писать так, что никакого сопереживания не будет, но не это исключение, как вы понимаете, а исключение – когда роман написан от третьего лица, но вы, наблюдая за чужой фигуркой, все его беды и тревоги воспринимаете как свои.

А кто лучше: прыгун в воду или в высоту?

От советов «своих» отбиваться труднее

Есть очень большая группа хронических неудачников, которые винят в своих неудачах все что угодно, но только не себя. Вы их уже встречали и еще встретите, так вот: не дайте себя столкнуть с победного, хотя и трудного пути! А столкнуть могут, аргументация у них отточена, отработана, отшлифована. Отшлифована, понятно, в попытках объяснить жене и соседям, почему у других получается, а у них – нет.

Я говорю об авторах, которые «…никогда не унизятся до того, чтобы писать на потребу издателю». Эти авторы обычно начинают рассказ с того, что вот однажды они принесли в издательство свой шадевр, а там тупые сказали: вот если сделаешь сцены, что у тебя трахаются на каждой странице, не слезая с коней, тогда возьмем. А я, мол, сказал гордо, что никогда не унижусь до такого позора! Я хочу, мол, честно смотреть в глаза детям.

Говорят обычно очень красиво, верно, с пафосом, с придыханием в нужных местах, а мы, понятно, в данном случае только киваем и соглашаемся. Ну что еще сказать, когда человек говорит вроде бы очевидные вещи? Да, конечно, нехорошо писать такие книги, нехорошо уступать таким требованиям.