– Пустите меня к жене, если не хотите проблем, – сурово рявкаю, но мои угрозы словно в бетонную стену бьются. Пора менять тактику, чтобы не терять драгоценное время. Не мое, а Кирочкино. На часах – без пятнадцати двенадцать, а мне… глубоко плевать на наступающий Новый год. Мысли и чувства захвачены чужой семьей, которую здесь считают моей. Все, и даже я сам. Какой-то массовый психоз!
– Не мешайте врачам спасать мамочку, – пожимает плечами женщина, встряхивая простыню. Ее небрежно брошенное: "Спасать" – застревает в сознании.
– Что с ней? – машинально выдыхаю.
– Вы побледнели, – косится на меня, на автомате заправляя подушку в наволочку. – Может, водички?
– Лучше водочки, – неудачно шучу, неосознанно опускаясь на край больничного матраса с печатью. – Позовите кого-нибудь, кто может нормально объяснить, что с Кирой, – мямлю и не узнаю собственного голоса, будто язык онемел и прилип к небу.
Сквозь дымку наблюдаю, как санитарка оставляет работу и сбегает из палаты. Хреново. Значит, и ее спугнул. Устало роняю голову, облокотившись о колени, и устремляю пустой взгляд вниз, на стерильно чистый, однако поцарапанный в некоторых местах линолеум.
Слышу шаги, но не могу заставить себя отреагировать. Все мысли о мамочке, которую там спасают, пока я прохлаждаюсь без дела. Чувствую острый порыв встать и бежать в реанимацию, выбивая по пути двери, но тело не подчиняется. Заклинило. Парализовало.
Перед носом взмахивают вонючей ватой, и жуткий запах бьет напрямую по мозгам. Отрезвляет, проясняет мысли, рассеивает туман в глазах.
– Фу, елки, что за гремучая смесь? – резко отпрянув, едва не впечатываюсь локтем в тумбочку. – Мертвого поднимет, – будто в подтверждение своих слов рывком встаю с кровати.
– Нашатырь. Мне санитарочка Алина сказала, что вам плохо, – невозмутимо звучит рядом, и я узнаю ту самую акушерку, которая была с нами в родильном боксе. Хватаю ее за предплечье.
– Плохо будет вам, когда я жалобу в Минздрав оформлю на всю эту подпольную лабораторию, – рычу на нее. – Что за бардак?
– Понимаю ваше негодование, но всех срочно вызвали в реанимацию, – акцентирует с укором: – К вашей жене. Ей повезло, что вы успели в роддом и она не рожала в дороге…
– Все настолько серьезно? – ослабив хватку, отпускаю попавшую под раздачу женщину.
– Кровотечение остановили, ее жизни ничего не угрожает, – произносит так спокойно, будто для нее это рутина, в то время меня начинает бить мелкая дрожь. – Потихоньку приходит в себя, но пока полежит под капельницей. Пусть отдыхает, тем более, у нее есть вы. Кстати, вам надо будет кровь сдать, чтобы вернуть в банк доноров, откуда мы взяли необходимое количество порций для переливания вашей жене. У вас какая группа?
– Вторая положительная, – называю, не задумываясь, мысленно подписывая согласие. На все, мать вашу! Не девчонка, а тридцать три несчастья.
Переливание, значит? Этого еще не хватало…
– У нее такая же, – медик удовлетворенно осматривает меня, как древний вампир, выбравший жертву после долгой спячки. – Завтра восполните.
Инстинктивно киваю, не совсем соображая, на что соглашаюсь. Надо же, названная жена, а кровь пьет, как настоящая. И самое страшное, что мне не жалко, пусть даже до последней капли все из меня выцедят. Главное, чтобы Кира выкарабкалась, а ребенок…
Спохватившись, гневно и взволнованно, как родной отец, гаркаю, и эхо разносится по палате:
– Дочка где?
– Поместили в кувез, – незамедлительно рапортует акушерка, испугавшись моего панически-строгого тона. – Могу вас провести к ней и…
Конец ее фразы летит уже мне в спину, рикошетит и теряется в гуле громких, быстрых шагов.
– Стойте, куда же вы…
Вылетаю в коридор, молниеносно и как в тумане пересекаю его, пытаясь ориентироваться по указателям. Ни хрена не соображаю, в висках стучит кровь, в груди бушует пламя, ноги передвигаются на автомате, а мимо меня мелькает вереница одинаковых дверей. Одна из них резко открывается, и путь мне неожиданно преграждает Ланская. Не успев затормозить, я едва не сбиваю ее с ног.
Вместо того чтобы извиниться, недовольно цежу сквозь зубы:
– К ребенку пустите, иначе…
Врач нагло взмахивает рукой, даже не удостоив меня взглядом. Смотрит куда-то поверх моего плеча, хмурится.
– Детское отделение в противоположной стороне, – небрежно сообщает, а потом повышает голос. – Мария, я просила вас помочь. Почему по коридорам беспризорные папки слоняются?
– Я не… – проглатываю возмущения.
Впрочем, она права. Я ничей. Беспризорный. Приблудился к чужой семье.
– Сбежал, Нина Витальевна, – доносится в ответ, и я оборачиваюсь, выгибая бровь. Что значит "сбежал"? Я же не пес какой шелудивый! Акушерка, поравнявшись со мной, касается моего локтя. – Идемте, покажу, где ваша лялька, – по-доброму улыбается и поглаживает меня по предплечью, словно общается с буйно помешанным.
– Подождите, – останавливает нас Ланская. – Простите, как к вам обращаться, в суматохе забыла ваше имя, а документы в приемном покое. Кира и?..