А уж на что на что, а на то, как девчонки теряют голову из-за парней, Маша насмотрелась. Взять ту же Мишку. Что бы она ни говорила, но с появлением каждого нового возлюбленного сама она тут же начинала хуже учиться, переставала делать домашние задания, начинала прогуливать танцы. Переставала читать, наводить порядок у себя в комнате, если и вылезала в Интернет, то только для того, чтобы еще раз прочитать, что написано про его знак зодиака.
Если он долго не звонил, Мишка ахала, охала, нервничала, злилась, страдала, мучилась сама и изводила всех, кто рядом. Потом у нее начиналась депрессия, и она заваливалась на кровать, складывала руки на груди и молчала. Потом он ли звонил, сама ли она не выдерживала и начинала названивать, у нее тут же стартовал маниакальный период. Она могла говорить только о своем Вадике/Толе/Иване/Диме/Игоре, думать могла только о своем Вадике/Толе/Иване/Диме/Игоре и все усилия тратила единственно на то, чтобы поскорее увидеться со своим Вадиком/Толей/Иваном/Димой/Игорем.
Маше, с высоты ее спокойствия, всегда казалось, что это – совершенно ненормально. Что такая привязанность к, по сути, еще малознакомому – а больше двух месяцев парни у Мишки не держались – человеку – это, по меньшей мере, странно. Ей всегда казалось, что для любви нужно время, и никакая любовь не может вспыхнуть ни за тридцать секунд, ни за три дня, ни за три недели.
Маша была уверена, что у Мишки это вообще не любовь, а какая-то эмоциональная зависимость. В которой предмет любви – сам парень – не важен, а важны только собственные чувства. «Ах, я влюблена!», «Ах, я парю!», «Ах, ах, ах!» Много раз она это пыталась объяснить подруге, но та и слушать не хотела. Парила себе в своих облаках, ссылаясь на одноклассниц и знакомых по танцевальной студии, которые теряли от парней голову точно так же, как и она.
Когда же очередная Мишкина «любовь» заканчивалась, и Маша тут же назидательно замечала: «А я тебе говорила», Мишка даже в этот момент не пыталась задуматься, что же с ней происходит. Она страдала. Сначала, первую неделю, по-настоящему, потом – несколько картинно, «для порядка», ведь «сердце разбито», потом отправлялась на поиски следующей неземной. Точнее, предмета, способного вызвать эти чувства.
Маше каждый раз было не по себе: если любовь – это так больно, так ужасно, если в ней столько страданий, а в конце тебя еще могут бросить, разбив сердце, то зачем вообще все это надо? Кайф от влюбленности она представляла себе достаточно смутно, и он никак не мог перевесить всех этих страданий.
А уж тем более не мог перевесить плохих оценок, проблем в школе, с родителями, пропущенных танцев и тому подобного. Ведь главным, по ее мнению, в любом случае должна была быть учеба, потому что только она давала возможность впоследствии поступить в хороший вуз, получить хорошую профессию и найти хорошую работу.
Сама Маша каждый раз давала себе зарок: со мной всего этого не произойдет. Она была уверена, что уж она-то никогда не потеряет голову из-за какого-то парня. «Я умная, серьезная, сдержанная, полностью контролирую все свои чувства и мысли», – как мантру твердила она сама себе. И вот тебе на: сама не заметила, как и у нее началось это тихое сумасшествие.
У нее не просто откуда-то вылезла куча самых разных чувств и переживаний, но она НЕ МОГЛА ИХ КОНТРОЛИРОВАТЬ. Ей постоянно очень хотелось видеть Шашина, писать ему, разговаривать с ним по телефону. Ей было грустно, когда они расставались после прогулки, и ужасно грустно, если он был онлайн ВКонтакте, а у нее в почте не было новых сообщений.
А потом вдруг наступала совершенно сумасшедшая радость просто потому, что он пришел в их класс, что он просто есть на свете. И как бы Маша ни пыталась себя успокоить, ей все время хотелось прыгать, как маленькой, на одной ножке.
Эти странные, такие разные, совершенно неподконтрольные ей чувства пугали ее. Она ощущала себя совершенно беззащитной. Ранимой. Уязвимой. И это еще больше пугало ее. Хотелось вернуться в свой знакомый прочный безопасный мирок с танцами, орхидеями, вязанием по вечерам. И чтобы о разных чувствах ей рассказывала Мишка, а у нее самой никаких чувств не было, кроме спокойствия и гармонии. Как раньше.
– Я не буду больше о нем думать! – вслух сказала Маша. – У меня полно школьных заданий. А потом – я буду вязать. И лягу спать, несмотря на то, что завтра рано вставать не надо, в одиннадцать. И встану рано. Хватит нарушать режим.
И уселась за уроки. О Шашине она подумала за вечер лишь один раз: «Надо с ним поговорить!» – решила Маша.
– Саша, мне надо с тобой поговорить! – решительно заявила Маша, когда они возвращались в субботу после дискотеки домой, точнее, он провожал ее до дома.
– Говори, – улыбнулся Шашин.